Вспышки приближались.

Отпрянув от застекленной двери, я побежал по коридору с башмаками в одной руке и связкой ключей в другой, шурша дурацкой курткой и чувствуя, что штаны разрежут меня пополам. Я остановился лишь перед шкафчиком с противопожарным оборудованием, чтобы бросить взгляд на план эвакуационных выходов, после чего побежал дальше.

Эвакуационный выход был обозначен в соответствии со всеми нормами Европы, но, естественно, оказался закрыт. Будь он открыт или заперт на внутренний засов, люди спокойно бы через него ходили, и самоволки стали бы неизбежны. Где-то позади слышались оживленные крики полицейских и стук в стеклянную дверь. Ключ, подходивший к задней двери, находился где-то в другом месте – в сейфе или каком-нибудь шкафчике в служебке, но не на связке охранника.

Возле двери было узкое подвальное окошко. Открыв его, я выбрался наружу и пробежал через захламленный двор.

Почти сразу выяснилось, что там возвышается груда кокса, и я сразу наступил на острый кусок шлака, поранив ступню. Хромая, я добежал до бетонной ограды, увенчанной ржавой колючей проволокой, швырнул за нее ботинки, перевесил через проволоку куртку и перебрался на другую сторону, заодно поранив руку и разодрав болоньевую полу.

У меня был рассечен лоб, все тело побито, болела голова, к тому же меня подташнивало, я поранил ногу и хромал как козел. Я выглядел словно огородное пугало, вместо ботинок на мне были импровизированные сабо, давившие как пыточные испанские сапоги, а мое состояние ограничивалось девяносто пятью злотыми, половиной пачки сигарет, размякшей упаковкой пластыря и одноразовой зажигалкой.

Но я был жив.

Сидя на какой-то остановке под навесом, я курил вонючую сигарету, набитую, похоже, козьей шерстью. Моросил дождь. У меня трещала голова, будто по ней врезали дубиной. Если бы от голода могло стошнить, я бы давно это сделал. Меня била дрожь и одновременно мучила духота. У меня болел живот, и я замерз.

Зато мне удался отважный побег из морга.

И я был жив.

Очень далеко от дома.

Отдохнув на остановке, я потащился дальше, хромая, подняв воротник цветастой куртки и сунув руки в карманы.

Я нашел ночной магазин. Довольно специфическое общество перед входом отнеслось к моей внешности вполне уважительно, зато продавщица слегка вздрогнула.

В огромных холодильниках красовались колбасы и сыры, на полках радовали взгляд банки с деликатесами, вроде «зельца саперского» или «фарша семейного»; соблазнительно выстроились бутылки с разнообразными напитками. Я в буквальном смысле ощущал аромат «гуляша щецинского» и «паштета любимого», хотя они находились в герметичных консервах. Я купил лишь упаковку таблеток от головной боли, минеральную воду без газа и, с отчаяния, бутылку кефира и булку, чувствуя, что, если чего-нибудь не съем, в ближайшее время свалюсь без чувств.

Мои средства уменьшились на семь восемьдесят.

Ничего большего я себе позволить не мог. Нужно было добраться до дома. Никаких сарделек. Никакого гуляша.

Я принял сразу три таблетки, запив водой, а потом сожрал булку и осушил пакет кефира за несколько секунд, еще у магазина.

Это мало помогло.

Я снова пошел на остановку. Там есть какая-никакая крыша и скамейка. На остановках хорошо. Обмыв ноги в ледяной воде из водостока, я вытер их рубашкой и заклеил раны остатками украденного из морга пластыря. Я выглядел как чудовище, но, по крайней мере, не оставлял за собой кровавый след.

Близилось шесть утра. Город начинал просыпаться. Все больше автомобилей проносилось по мокрым от дождя улицам. Наступало время работников первой смены. Когда-то было так, что к шести на работу должны были идти все – от каменщиков до профессоров. С пяти утра трамваи и автобусы превращались в настоящий ад. Теперь город пробуждался постепенно, медленнее и спокойнее.

Мне требовались ботинки, нужно было поесть и купить билет. На автобус, поезд – на что угодно.

Лишь бы домой.

Я поискал рынок.

Рынок обнаружился на утоптанной площадке между заброшенной промзоной и парковкой. Пусто. Подъезжали первые немногочисленные машины, выгружая товар, но павильоны были еще закрыты. Те, кто проснулся в это время, спешили на работу, а не за покупками.

Усерднее всего в этой части галактики азиаты, так что я ждал косоглазых торговцев и их товар. Мне просто необходимы какие-то ботинки. Мои ноги были изранены и промокли, я почти не мог ходить. Впрочем, обувь – главный признак цивилизации. Скорее выслушают человека без штанов, чем без ботинок.

У миниатюрной вьетнамки, раскладывавшей полные обуви пластиковые мешки, было приятное, но полностью лишенное выражения личико – без тени жизни и жалости.

– Какие у вас есть самые дешевые ботинки?

– Есё заклито, – сообщила она, перебрасывая свертки. – Плиди позе.

– Послушайте, меня обокрали. Мне нужно купить какие-нибудь ботинки и успеть на поезд. Можете мне продать сейчас? Какие-нибудь подешевле?

– Сисят.

– Шестьдесят?! А дешевле нет?

– Сисят. Дёсево-дёсево. Холосё.

– А чуть подешевле нельзя?

– Писят пясь.

– Двадцать?

– Заклито. Иди. Нету.

И все.

Поляк оказался разговорчивее.

– Да, понимаю. Ясное дело. Конечно, вас обокрали, и вам нужны деньги на билет. Шли бы вы работать, что ли! Я вот тут работаю, и что?

Тяжело быть бомжом.

– Послушайте, – как можно вежливее сказал я. – От меня что, несет перегаром? Я не прошу милостыню. Я хочу купить ботинки. Видите, что на мне? Меня бросили голого на свалке, и на мне то, что я там нашел. У меня осталось пятьдесят злотых в заначке, но мне еще нужно оставить на билет. Но и ботинки мне тоже нужны, так что я спрашиваю только, что у вас есть самое дешевое?

– А ну-ка, покажитесь, – подозрительно бросил он, оглядывая меня со всех сторон. – Да уж, здорово вас отделали, – заявил он чуть другим, но все равно неприязненным тоном. К счастью, ему не пришла в голову мысль о том, где у якобы голого человека могли быть спрятаны деньги. – Кто это вас так?

– А я почем знаю? – я вспомнил, что вроде бы нахожусь в Познани. – Пенеры[8] какие-то. Думаете, они мне представились?

– Так почему бы вам не пойти в полицию?

Я пожал плечами. От этого как раз легко было отвертеться. Гражданин моей страны скорее поверит во вмешательство небесных сил, чем в осмысленную помощь со стороны собственного государства.

– Да? А чем они мне помогут? Я хочу вернуться домой – и все.

Он вздохнул.