И даже в смешном опереточном одеянии выглядел весьмаимпозантно.

Словом, Захар принялся уговаривать Бассо никуда не тащиться(сам безумно устал за день), а позвонить и заказать из того же заведениячто-нибудь домой. Но тот упёрся, клялся, что они пришлют какого-нибудьвиртуоза-киллера на мотоцикле: «пиццу заказывали, синьор? бах, бах!» — ивытянутым пальцем тыкал в грудь Захара: именно поэтому он не выходит из домууже пять дней.

Почему-то парень вбил себе в голову, что после Седриканастанет его очередь. С какой стати? И что, собственно, произошло с Седриком? Ипочему Бассо думает, что правдоподобная версия Виджиланцы, тайной полицииВатикана, о сошедшем с катушек капрале — туфта?

В холодильнике и правда аукались три яйца, просроченныййогурт, скукоженная обёртка от упаковки сливочного масла и банкаконсервированной фасоли.

В конце концов Захар сам вызвался выйти на охоту и скоровернулся из того самого «местечка» с пиццей, с презренным «чипсом» в картонныхстаканчиках и с кое-какой выпивкой…

И весь остаток ночи, то и дело задремывая в кресле, онвыслушивал отрывистые замечания истощенного многодневной бессонницей и страхомБассо, который то впадал в сонную оторопь, то, как подброшенный, вскакивал имотался по комнате, возбужденно бормоча что-то вроде — …хрен им позволитВиджиланца протащить это в газеты. И хрен она позволит римской полиции занятьсярасследованием. У этих ребят свои ухватки, и общественность может удавитьсяразом вся, но правды не узнает никто…

На все расспросы он или отмалчивался, или огрызался, нокогда усталый Захар попытался ретироваться в кабинет, прикорнуть там часок надиване, Бассо немедленно явился, вытащил его в гостиную и вновь усадил вкресло. Ему хотелось говорить, говорить он боялся и не говорить он не мог…Подмигивал воспаленным глазом и уверял, что Заккария не зна-а-а-ет, что такоеСвятой Престол и как тот умеет хранить свои тайны… (нам бы ваши тайны, господинучитель, дайте же поспать хотя бы часик, черт его дернул явиться к Бассо втакой патетический момент).

Уже под утро в бормотании и стонах Бассо, похожих наболезненный бред, всплыла какая-то …комната, понимаешь, она показалась тогдаСедрику странной… Да нет, не сама комната, а инструкция насчет нее… Ну-у… естьтакая секретная инструкция: что и как в первую очередь спасать в экстренныхслучаях. Пожар там или наводнение. Так вот, в другие помещения инструкцияпредписывала посылать для спасательных работ по нескольку человек, а туда, в тувечно закрытую комнату — только одного… Вот что насторожило Седрика. Почему?По-че-му?! Вот ответь ты, выкормыш Моссада, — что за притча, почему вслучае катаклизма в ту комнату направляли только одного человека? А?

— Потому что, после всех спасений: чик — погорлу! — и нет человека, и тайна сокрыта, — насмешливо заметилКордовин, впрочем, уже внимательней прислушиваясь к бормотанию Бассо.

— Стронцо, ты и вправду шпион, а? Башка у тебя варит внужном направлении… Порко дио! — он опять застонал, сцепил руки заголовой, пригнулся, словно сам себя заставлял поклоны бить: — зачем, зачемСедрику надо было лезть в это дерьмо! Почему я, дурак, его не остановил!

— Вы что, — Захар насторожился, — вы что,мирные пилигримы, взломали замок на этой пещере Али-Бабы?

Бассо умолк, обнаружив, что говорил вслух, погрозил емупальцем, лег ничком на ковер… Минут пять было тихо, лишь за наглухо задраеннымиокнами взревывали и почихивали бешеные римские мотоциклы — в ночи онивзрывались, как петарды. Как он живет тут, закупоренный в душегубке страха,столько дней…

И когда Захар уже был уверен, что его приятель не проснетсяближайшие двое суток, Бассо качнул головой и, не открывая глаз, сновазаговорил:

— …Он просто взял на себя ночное дежурство. Никакогориска, сонная пустыня, все патеры дрыхнут во главе с господом богом… Он,знаешь, добыл такую штучку, такой приборчик… забыл, как он называется:оптиволокновый, что ли… такой, в общем, экран, величиной с конверт, на длинномшнуре. Шнур запускают в любое отверстие, в любую щель; и тогда на экране взеленоватом свете видать — что происходит внутри помещения. А там, понимаешь,старинная дверь с настоящей, как ухо, замочной скважиной. Закидываешь в нееудочку и уди себе на здоровье. Вот тогда… тогда я увидел сотни их… на веревках.Как белье на веревках, висят холсты… будто подштанники сохнут на балконекакой-нибудь тетушки!

Бассо открыл глаза, пошевелился, и вдруг сел, обхвативруками поднятые острые колени.

— Заккария, ты бы уссался, если б знал, что за картинытам хранятся. То, что удалось мне в этом мертвецком свете фрагментамирассмотреть или догадаться — все-же не зря меня, теста ди каццо,[34]чему-то учили: Тинторетто, Веронезе, Беллини, Тьеполо, Перуджино, ФилиппоЛиппи, Боттичелли, Бассано… И ни одна из работ, ни одна, ты понял?! —никогда не была атрибутирована… Ни-ког-да! А зачем? Каждая картина переходилаиз рук художника прямиком в закрома Ватикана. Понимаешь?! Они все работали наСвятой Престол, все! Заказчик был ве-е-сьма богат.

Кофе мне, кофе, думал Захар, одуревая от глухого молочногосвета торшера, нагоняющего сонное оцепенение. (Люстру Бассо почему-то не давалвключить, видимо, в его воспаленной башке образовались свои представления отом, как должен вести себя преследуемый.) За чашку кофе отдам все сокровищатаинственной комнаты, что, конечно, явилась парню в полупьяных бессонныхгаллюцинациях.

— …Главное, пыль там, вековая пыль на всем лежала. Немогла такая пыль собраться в комнате без окон ни за год, ни за десять лет! Мынарочно на пол смотрели — толстенный ковер из пыли, ни одного следа… Бог знает,сколько — десятилетий? веков? — туда никто не заходил…

Захару эта дикая ночь казалась бесконечной, глаза устали отмельтешения долговязой фигуры Бассо; голова сама собой опускалась на грудь. Онмечтал дотянуть до утреннего поезда и там уж отоспаться.

— А еще, знаешь, что там хранится, еврейская твояморда? Что хранится в той комнате, куда вход для всех закрыт, и будет хранитьсявечно, пока стоит Святой Престол?!

Захар тряхнул головой и удивился, что проспал целыхпятнадцать минут — если не врали узорные копья стрелок в пузатых часах накамине.

Напротив него, удерживая равновесие разведенными в стороныруками, будто он пытался пройти по канату, стоял Бассо, и победоносно скалился.

— Там в уголку, — вкрадчиво проговорил он, —укутанный какой-то парчовой тряпкой, стоит ваш легендарный, исчезнувший изсожженного Храма семисвечник, главный трофей императора Тита! Я догадался, чтоэто он — по очертаниям. Не слишком-то высокий… вот, немного выше меня. И скажутебе, со-о-овсем не такой формы, каким изображен на знаменитой арке Тита.

— А какой же? — ровным голосом осведомился Захар,внутренне взлетев, как бывало в армии, по тревоге: вот ровно секунду назад тыдрых, развалив яйца на пробор, а вот уже ты остер, как взведенный курок.