– Здесь нельзя ошибиться, – улыбнулся он, испытывая от чего-то удовлетворение. – Этот бокал можно описать как наполовину полный, что вы и сделали, но и как наполовину пустой.

– Мне не пришло бы в голову, что вопрос можно поставить так… простите, суесловно. А вы – неужели вы видите его пустым? – усмехнулся я.

– О, нет, – поспешил отмахнуться Стефан, – я тоже вижу его наполовину заполненным. Я, как и вы, в определённом смысле – позитивист.

– Но это же прекрасно! – возгласил я, обрадованный степенью образованности моего собеседника.

– А вот в этом мы с вами расходимся категорически, друг мой! – рассмеялся он.

– Да бросьте, Стефан, давайте начистоту, разве есть люди, которые с первого взгляда воспримут половинчатую пустоту сего сосуда? И что в этом хорошего? Должно быть, это сварливые девы преклонных лет? Или пьяница, исчерпавший бутылку.

– О, нет! – искренне смеясь, ответил Стефан. – Ибо такие только, умеющие видеть… нет, не так, не так! Те, кому дано, – он сделал многозначительную паузу, устремив перст к небу, – дано зреть пустоту, неполноту и незавершённость – двигают наш мир вперёд. Именно эти таланты наполняют чашу, из которой черпают остальные. А гении лепят саму чашу. Но для этого нужен – дар. Потому что заполнение пустоты – это сотворчество Всевышнему.

– Мы в самом деле не так уж далеки друг от друга! – воскликнул я. – Я тоже ищу сведений, которые заполнят существующую пустоту. Но меня волнует не столько моё будущее, сколько наше общее прошлое. В мои обязанности входит поиск неизвестных древних эпиграфов, я должен искать и собирать рукописи, особенно раннехристианского периода: первых общин, легендарных метохов отшельников…

Лукавил ли я в тот миг? Или возжаждал сам себя окрылить великим идеалом беззаветного служения науке? Где в тот миг обретался образ моей возлюбленной? О, я не мог забыть об Анне, но она виделась мне парящей где-то подле иного смысла моей жизни. Смысла, который сам я ещё не осознавал достаточно, а лишь стремился улавливать о нём робкие предчувствия.

– Чего же ради? – донёсся до меня вопрос Стефана.

– Сводить сведения воедино, простите за каламбур, и добывать на их основе новые знания – вот моя задача. Мёртвые языки ждут моего вмешательства, дабы зазвучать сызнова. Истина – как бы высокопарно ни звучало это слово в устах вчерашнего школяра, – вот моя цель. Даже если она опрокинет труд предшественников.

– А позвольте спросить вас, Алексей, – он заглянул мне в глаза, – знаете ли вы уже, что хотите найти?

До крайности удивил меня этот вопрос.

– Вы, вероятно, не слышали меня, Стефан. Я говорил о рукописях и…

– Нет-нет, я внимательно слушал. Рукописи – это лишь средство, жизнь ранних общин – задача. Но я задал вопрос не о задачах и средствах, а о цели этих поисков. Что вам в тех папирусах и общинах – что представляет собой то нечто, – сделал он ударение, – чего ради, собственно, предпринимаете вы такие усилия вдали от Отчизны и близких, в долгом одиночестве?

– Как же могу я знать это нечто, находясь только в начале пути?

– Возможно, не вы, а те, кто вас отправил в путешествие? – уточнил он. – Разве нет у вас замысла или задания более цельного, чем сбор случайных разрозненных черепков по всему свету?

Теперь ещё сильнее, чем раньше, оказался я уязвлён. Неужели молодость и горячность дают основания сомневаться в моей самостоятельности?

– Нет, я волен сам выбирать… форму для нового сосуда, – ответил я, но после голос мой утратил твёрдость. – Впрочем… вы всё время конфузите меня, теперь я уж в сомнениях.

– Славно! – обрадовался он. – Значит, я добился своего. Сомнения – это затравка для поиска. Вы говорили, что ищете сведений, которым предстоит заполнить пустоту. Но вино можно налить в пустой бокал, и тогда оно послужит своей цели, а можно выплеснуть в пустоту окна, и оно сгинет без проку. К чему я говорю это? Сначала воображение даёт толчок опыту, мысль опережает и сами сомнения. Без цели любые находки не обретают смысла. Пустота, которую ищут заполнить любомудры, обязана иметь контур, но эти очертания сначала рисует нам разум. Поэтому чистая идея, как это ни парадоксально, остаётся единственным и самым прочным фундаментом. Сначала скульптор воображает композицию, после ищет мрамор и инструменты. Надо знать, что привезти с Востока, прежде чем ехать за три моря. Найдите свою пустоту. Но не забудьте ограничить её формой.

Это задело меня, потому что чувствовал я, что он глубже меня понимает некоторые важнейшие сущности. Но и свои редуты сдавать без боя я не собирался.

– О, я, кажется, понял вас. Именно это губит нашу науку. Именно это делает учёных людей врагами. Кёлер, Бларамберг, Прозоровский и другие: каждый мнит свою теорию справедливейшей, а из груд добытых сведений отсеивает для себя только то, что потребно для доказательства, не считаясь с прочим. Это слишком напоминает варварские раскопки курганов, когда блеск золота, становящийся целью, затмевает неисчислимые ценности. Как желал бы я избежать этих ошибок моих предшественников. Если позволить использовать ваш образ, то наполовину пустой бокал можно наполнить вином, а можно винным уксусом.

Мы давно уже находились на широте Яффы, корабль наш ровно скользил прямо на восток, и я нетерпеливо встал, намереваясь с высоты роста разглядеть долгожданный город.

Стефан слушал меня внимательно, но в конце с недоверием покачал головой:

– В этом есть правда. Христос принёс в дар людям вино как кровь всей полноты мира, освобождённого от греха, люди вернули ему губку с уксусом, порождённую своей ущербной верой в пестуемые законы. Что ж, пробуйте, и Бог вам в помощь, хоть я и не сочувствую вам. Ибо не ответы на вопросы следует стремиться вам стяжать. Стяжайте хотя бы сами вопросы, коих у вас ещё нет. – И словно желая переменить нелицеприятную тему, он вдруг сказал: – А вот вам факт, раз уж вы снова вспомнили князя Прозоровского. Знаете вы, что бесплотность ангелов церковь признала только в шестом веке? До того, в древности, широко бытовали и иные мнения.

Я вздрогнул и порывисто обернулся к нему.

– К чему вы это?

– К тому, что вы намерены собирать без разбора все сведения, кои встретятся на пути вашем. Так вот, не побрезгуйте и моею мыслью. – Он выдержал, пока я наберу воздуха в грудь, чтобы дать свой ответ, а после прибавил тихо, но внятно: – В той записке графу Воронцову упоминались ангелы. В традиции – изображать их крылья наподобие птичьих; демонов же чаще рисуют с перепонками, как у летучих мышей, но традиции сей и вовсе немного лет. Да полно дуться, вам разве неинтересно, почему легенда о последней битве столь живуча? Сужу по себе. Меня вы заинтриговали даже простым пересказом, что же я могу думать о вас, который видел всё своими глазами? Да, и вот ещё: едва ли не у каждого народа есть воспоминание о потопе, так и воспоминание о последней битве содержится у множества племён, к которым плывём мы навстречу.