– Я скучаю по тебе, мама.

Эти слова она говорила себе все оставшиеся годы учебы в пансионе. И, как тогда, Либби застыла в полной тишине, прислушиваясь к ответу, который уже никогда не мог до нее донестись. Разве что сегодня тишину нарушало мерное гудение кондиционера.

И так же, как и в те, еще детские, годы, Либби почувствовала себя неизмеримо одинокой и потерянной.

Она поднялась по лестнице и открыла дверь в отцовский кабинет. У матери, быть может, и не было ответов на ее вопросы, но у отца определенно они имелись.

– Ладно, пап, посмотрим, что еще ты оставил мне после себя.

Либби

Усевшись за отцовский письменный стол, Либби погладила ладонями его полированную поверхность. Светильник над головой не излучал достаточно света, чтобы озарять всю комнату, и потому Либби зажгла торшер, который купила папе пару лет назад. Этот дополнительный свет сразу улучшил в кабинете видимость и разогнал таившиеся по углам тени.

Побарабанив пальцем по столу, Либби наконец вытянула ящик для бумаг и увидела в нем только две папки. Она сразу поняла, что их положили туда для нее. Знакомый почерк. На ярлычке первой отец написал маркером: «Важные документы». Вторая папка была без названия.

Либби извлекла из стола обе и отнесла их на кухню, сразу же запустив вариться кофе. Уже приговоренная к бессоннице, она стянула крышку с пластикового контейнера с лимонным кексом. Вооружившись вилкой, Либби один за другим отправила в рот несколько кусочков, не отрывая глаз от лежавших на столе папок. Часы на стене тикали в унисон с мерным урчанием закипающей кофеварки.

Налив себе чашку кофе, Либби в первую очередь раскрыла папку с «Важными документами». Как и обещалось в названии, в ней лежал составленный отцом перечень всего того, что потребуется сделать после его смерти. Дубликат отец передал своему адвокату, и, судя по всему, тот исправно исполнил все пункты из списка. Налоги. Коммунальные услуги. Продажа акций. Жалованье Лу Энн. Оплачена даже стрижка лужайки перед домом.

Отец все досконально спланировал. Впрочем, обо всем этом она и так уже прекрасно знала.

Либби съела еще несколько кусочков кекса и выпила кофе, просматривая бумаги в папке. Там было свидетельство о браке родителей, их так и не использованные загранпаспорта, завещание на дом и, наконец, ее свидетельство о рождении.

Она внимательно разглядела свое свидетельство о рождении. Это был не изначальный документ из Нью-Джерси, где она родилась, а утвержденное в Содружестве Вирджиния[8] свидетельство, где указывались имена ее приемных родителей. Такое свидетельство с поправками являлось обычной практикой в кругу усыновителей и их приемных детей. Оно ничего не сообщало о ее фактическом происхождении, однако это был официальный документ, который предоставлялся в школу, с которым она подавала заявление на получение водительских прав и загранпаспорта. Это было официальное свидетельство ее личности – однако эта личность была не совсем ее.

Либби поводила кончиками пальцев по водяным знакам документа и печати штата Вирджиния, четко вытисненной на бумаге цвета слоновой кости с голубой каймой. Потом положила документы обратно в папку, закрыла ее и переключила внимание на другую, без названия. Положив ее прямо перед собой, Либби на миг задержала дыхание и наконец открыла папку.

В ней лежал конверт с письмом. Почтовых штампов на нем не было, однако ровным аккуратным почерком был обозначен адресат: «Дорогой моей девочке».

Либби осторожно открыла конверт и вынула бумагу с посланием.

Драгоценная моя девочка!

Тебе всего несколько часов от роду, но ты уже вовсю сумела заявить о своем напористом характере и исключительной силе легких. И мне это очень в тебе нравится. Лучше явиться в этот мир, с ходу зная, чего ты хочешь, нежели десятки лет притворяться, будто чья-то чужая мечта – твоя. Глядя на тебя в колыбельке, я уже сейчас могу предвидеть, что ты станешь значительнее многих людей своего поколения и достигнешь серьезных высот. Ты – маленькое чудо, и мне до сих пор даже не верится, что ты – это часть меня.

Придет время, и ты узнаешь, что твоя мать никак не могла оставить тебя у себя. Как и ты сейчас, она еще не успела на ту пору полностью повзрослеть. Она едва способна позаботиться о себе самой. И хотя я знаю, что она очень тебя любит, но в ней еще нет той обстоятельности, что требуется ребенку от хорошей матери.

Как и в отношении тебя, я верю, что ей уготованы судьбой великие свершения. И я молюсь, чтобы вы обе осуществили свои мечты и чтобы однажды вы снова встретились и смогли сопоставить свои замечательные жизненные пути.

Я хочу, чтобы ты знала: ни ей, ни мне не далось это решение легко. Необходимость тебя отдать разрывает мне сердце, и я никогда о тебе не забуду. Ни за что и никогда.

Всегда знай, мой маленький совершенный ангелочек, что твоя мама и я очень тебя любим!

Навеки твоя,

Оливия.

Либби откинулась на спинку стула. Голова у нее кружилась. Она даже не знала, то ли это предобморочная слабость, то ли позыв к тошноте. По телу прокатилась волна судороги, и Либби наконец просто приказала себе как следует дышать.

Оливия.

В смысле, Оливия Картер?

Она была бабушкой Элайны. И как раз ее зимний сад Элайна взялась восстановить.

Господи…

Если Оливия написала это послание ей…

«…мне до сих пор даже не верится, что ты – это часть меня».

Из того, что Либби успела узнать об Оливии, у той был лишь один ребенок. Мальчик. И у того мальчика впоследствии родилась лишь одна дочь. Элайна.

Отец Либби не стал бы хранить у себя письмо Оливии, если бы оно не имело какой-то чрезвычайной важности. А он даже отвел для этого послания отдельную папку, опасаясь, что письмо затеряется в ворохе бумаг.

Либби рассеянно поднесла письмо к носу, вдыхая еле ощутимый запах духов Оливии Картер. Эта женщина умерла двадцать лет назад, однако, закрыв глаза, Либби словно ощутила ее присутствие рядом, в комнате.

У отца не хватило духу передать ей это послание при жизни. Ему необходимо было, чтобы их разделила его смерть, прежде чем он смог открыть Либби правду.

Ее родной матерью была Элайна.

Сэйди