Иезекииль долго и молча смотрел перед собой. Потом медленно кивнул.

– Да, нужно было. Прости.

– Ничего больше не скрывай от меня, Иезекииль, – сказала Ив. – Последние два года я прожила во лжи. Не знаю, насколько еще меня хватит. Так что с этой секунды обещай мне говорить только правду, хорошо? Это все, о чем я прошу.

– Я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль, Ив.

– Хочется верить.

– Поверь, – выдохнули Иезекииль. – Я пойду на все, чтобы уберечь тебя.

Ив покачала головой. Ощутила ненавистное щекотание импланта – значит, она снова начнет плакать. Девушка изо всех сил старалась отогнать слезы.

Она устала плакать.

От всего устала.

– Мари говорила, что самая лучшая любовь – запретная, – пробормотала она. – Я много об этом думала. Гадала, не поэтому ли мы были вместе. Ты и я. Может, для нас обоих это было своего рода проявление бунтарства?

– Это было больше, чем просто бунтарство.

– Думаешь?

Иезекииль пересек палубу и опустился перед ней на колени. Нежно взял ее ладонь в свою. Заглянув в глаза, заговорил с ней так, словно они были одни во всем мире.

– Два года я искал тебя. Два года в безжизненных пустошах и бесконечной дороге. Неуверенности в том, что увижу тебя снова. Но когда меня душил пепел, только мысль о тебе помогала мне дышать. Когда ночь казалась нескончаемой, только мечты о тебе помогали мне уснуть. О тебе. И только о тебе.

– Иезекииль, я…

– Ты можешь ничего не говорить. Ты не обязана ничего мне обещать. Не знаю, как для тебя, но для меня все было по-настоящему. И ты та девушка, которая делала меня настоящим.

– Невозможно жить одними идеалами, Иезекииль.

Репликант вздохнул, провел рукой по своим темным волосам.

– Прости. Я понимаю, что тебе может быть неловко, когда на тебя смотрят так, как смотрю я. Но у тебя было целых семнадцать лет, чтобы научиться разбираться со всеми своими эмоциями. У меня же было всего лишь два года. Представь себе весь объем любви и ненависти, радости и злости и только два года на то, чтобы научиться справляться с ними. Иногда мне кажется, что меня как будто уносит в водоворот, и мне остается лишь делать все, чтобы не утонуть.

Ив вспомнила, что Дрезден как раз об этом предупреждала Сайласа и ее отца.

Может, именно поэтому Рафаэль убил себя? Чем тогда была любовь Иезекииля? Может, он просто обратил детское слепое увлечение в смысл своей жизни? Иезекииль был ее первой влюбленностью, и девушка не могла отрицать, что он много значил для нее, что увидев его снова, она ощутила, как ее чувства начали просыпаться, но…

Знает ли он вообще, что такое любовь?

– Я понимаю, как все это звучит, – признался Иезекииль. – Но ничего не могу с собой поделать. Ты была моим всем. По-прежнему остаешься. И всегда будешь.

Парень, который даже не был человеком, поднес руку Ив к своим губам, поцеловал ее распухшие костяшки. Несмотря на ураган мыслей в ее голове, его слова были словно холодная вода, смывающая боль с сердца. Словно огонь, разжигающий пламя в ее груди. Иезекииль наклонился ближе, поцелуями стирая струившиеся слезы, поцеловал сначала ее здоровый глаз, потом имплантат. Его губы были мягкими. Прикосновение – похожим на разряд электрического тока. И невероятно реальным.

Ив открыла глаза и увидела, что он смотрит на нее.

Она не знала, чего хочет.

И одновременно знала.

Но понимала, что так нельзя. Что это будет ошибкой – уступить сейчас. Все это было слишком реальным. Слишком настоящим. Ей нужно было привести мысли в порядок. Поспать. Подумать. Ее тянуло к Иезекиилю, словно магнитом, но Ив устояла. Потому что если бы она сделала это, то лишь для того, чтобы заглушить боль, а не потому, что так правильно. Она бы упала в его объятия только чтобы забыться. Но если честно, она и без того многого не помнила.

И все-таки… боже, как же сложно ей было отстраниться…

– Тебе лучше отдохнуть как следует, – сказал Иезекииль. – Это был длинный день.

Она чувствовала жуткую усталость. Все тело болело, кости словно налились свинцом. Но при мысли о том, что может ей присниться, когда она закроет глаза…

– Ты останешься со мной? – спросила Ив репликанта. – В смысле… до тех пор, пока я не усну?

Он улыбнулся. Его глаза заблестели.

– Хорошо, останусь.

Ив скинула ботинки и свернулась калачиком под одеялом. Она услышала, как Иезекииль подошел к балкону, приоткрыла глаза и увидела его силуэт в мерцающей темноте. Он стоял, как статуя. Как дозорный у стены.

Когда меня душил пепел, только мысль о тебе помогала мне дышать.

Когда ночь казалась нескончаемой, только мечты о тебе помогали мне уснуть.

– Спокойной ночи, Иезекииль.

– Спокойной ночи, Ив.

Она закрыла глаза, уплывая в ночь. И снились ей не репликанты, стройным рядом входящие в камеру. Не сжимающиеся в кулак металлические пальцы. Не дымок из пистолета, не кровь и не те, кого она потеряла.

Ей снился он.

И только он.

Олово и искры. Ацетилен и ржавчина. Пот и проклятья.

Ив, склонившись над корпусом Кайзера, заменяла модули его системы передвижения в мастерской приюта, которая скрывалась за переборкой и тяжелой дверью. Инструменты у нее были третьесортные, а запчасти и того хуже. Но если ей и было за что благодарить доктора Сайласа Карпентера, так это за чипы в своем накопителе памяти. Все его знания в области биоробототехники, механики и компьютеров были подключены к ее мозгу.

Если совсем честно, Ив никогда не чувствовала себя такой умиротворенной, как в окружении машин. Занималась какими-нибудь старыми деталями или роботами, чинила сломанное и улыбалась, когда все получалось. Ана же помнила своего отца в лабораториях «Гнозиса», помнила, как работал его гениальный ум. Помнила своего младшего брата Алекса за верстаком. На его лице была написана такая же радость, которую она чувствовала сейчас. Ив вспоминала то счастливое время на Свалке, когда работала над мисс Попурри в ремонтных боксах Вар-Дома. Теперь она знала, откуда у нее эта любовь. Чипы Сайласа в ее накопителе памяти были почти ни при чем. Все было куда глубже – в крови, бегущей по ее венам.

Но тут Ив вспомнила слова Хоуп. Свои бои на арене. Галдящую толпу. Масло и охлаждающую жидкость, брызжущие, словно кровь. Целое действо и специальные словечки – все шло в ход, лишь бы замаскировать тот ужас, который творился там на самом деле.

«Вышедший из строя» вместо «убит».

«Первый боец» вместо «палача».

«Вар-Дом» вместо «Камеры смерти».