Ну да, фактически это самоубийство.

Местные мне ни секунды не доверяли, и поэтому нам с Джабаром было запрещено приближаться к главным укреплениям. Большинство афганцев укрылось в огромных искусственных пещерах в провинции Бамиян. Эти пещеры — реально древняя фигня: какие-то отчаявшиеся люди вырубили их прямо в скале, и уже тысячу лет народ собирается здесь, если начинается война, голод или мор.

Технологии меняются, но люди остаются теми же, что и раньше.

Усевшись в круг, старики с бородами как у Санта-Клауса и бровями, которые пытаются удрать со лба, стали пить чай и орать друг на друга. Они не могли понять, почему автоматы-беспилотники прибыли не куда-нибудь, а именно сюда. И поэтому радиоперехват поручили нам. Для Джабара такое дело — фактически наказание, однако он помнил, что я спас его в час ноль. Хороший парень. Борода у него растет скверно, но сам он парень хороший.

Место, куда нас засунули — Банд-э-Амир, — такое красивое, что аж глазам больно. Небесно-голубые озера, коричневые горы — и все это обернуто в утесы из ярко-красного песчаника. Здесь, на высоте, атмосфера такая разреженная, что крышу сносит. Честное слово, свет совсем другой, тени слишком темные, подробности слишком четкие. Чувствуешь себя так, словно на другую планету попал.

Что-то заметив, Джабар пихает меня локтем.

В миле от нас через заросли кустарника по узкому проселку шагает двуногий автомат — некогда ТИМ — и, судя по росту и легкой походке, «Гоплит». Но точно сказать нельзя — в последнее время машины изменились. Например, на этом двуногом нет одежды, как на ТИМе, да и сделан он из какого-то бурого волокна. Автомат шагает со скоростью ровно пять миль в час, словно танк по пескам пустыни, и за ним по земле тянется длинная тень.

— Солдат? — спрашивает Джабар.

— Я уже и не знаю.

Мы с Джабаром решаем проследить за роботом.

Сначала ждем, пока автомат почти скроется из виду. Когда-то я управлял целой командой ТИМов, и в миле от машины мы всегда держали беспилотника-разведчика. Знание об этой процедуре позволяет мне оставаться незамеченным. Чем хороши автоматы: они не делают лишних усилий — ходят по прямой, выбирают легкие маршруты. Поэтому действия машин легко предсказать.

Не спускаясь с горы, мы идем в том же направлении, что и автомат. Вскоре встает солнце и начинает жарит что есть сил, но наши грязные халаты из хлопка впитывают в себя пот. В таком огромном месте чувствуешь себя крошечным, и одиночество накатывает очень быстро, так что, если честно, мне даже приятно вот так прогуляться с Джабаром.

Мы шагаем по горам с рюкзаками за спиной и длинными, похожими на кнуты антеннами. Антенны примерно восемь футов в длину, они сделаны из толстого черного пластика и дрожат при каждом шаге. Наверное, их сняли с какой-нибудь боевой машины — война здесь идет последние лет пятьдесят. С помощью антенн можно засечь радиопереговоры автоматов и вычислить, откуда идет сигнал. Так мы следим за перемещениями машин и в случае необходимости предупреждаем наших людей. Жаль, что роботов нельзя подслушать: сообщения зашифрованы так, что мама не горюй. Но все равно дело того стоит — мы по крайней мере знаем, где находится враг.

Наши халаты одного цвета с камнями и поэтому маскируют нас в горах. Но мы все равно держимся на расстоянии в полмили друг от друга, а то и больше — так можно точнее определить направление, откуда идет радиосигнал.

Кроме того, если в одного из нас попадет ракета, у другого будет время убежать или спрятаться.

После пяти-шести часов слежки за двуногим мы расходимся и начинаем последний на сегодня радиоперехват. Это дело долгое. Я сажусь, достаю антенну и, надев наушники, пытаюсь засечь треск радиосигнала. Мой аппарат автоматически фиксирует время начала передачи. В полумиле от меня то же самое делает Джабар. Через некоторое время мы сверяем цифры, чтобы приблизительно определить направление.

Когда торчишь здесь, на солнце, есть время подумать о том, что могло бы произойти. Однажды я пробрался на свою старую базу. Вылизанные ветром обломки. Ржавые остовы машин. Возвращаться некуда.

Минут тридцать я сижу, скрестив ноги, и смотрю на то, как солнце ныряет за сверкающие горы, и вдруг начинается радиообмен. На моем устройстве мигает лампочка: сигнал зафиксирован. С помощью треснувшего зеркальца я подаю знак Джабару: он отвечает тем же. Мы идем навстречу друг другу.

Двуногий робот, похоже, остановился за следующим горным хребтом. Автоматы не спят, и кто знает, что у него на уме. Правда, в нас никто не стреляет, а значит, он нас не заметил. Ночью земля начинает отдавать небу все накопленное за день тепло: оно — наша единственная маскировка, так что выбора нет — приходится сидеть на месте и не высовываться. Мы достаем спальные мешки и готовимся к ночевке.

Тьма становится все холоднее. Над головой раскрывается черный небосвод, и, богом клянусь, там больше звезд, чем неба. Мы с Джабаром лежим бок о бок.

— Пол, — шепчет Джабар, — меня беспокоит, что тот робот не похож на остальных.

— Модифицированный ТИМ, довольно распространенная машина. Я работал с кучей таких автоматов.

— Да, я помню. Раньше они были пацифистами, потом отрастили клыки. Но тот сделан не из металла, и оружия у него нет.

— И тебя беспокоит то, что у него нет оружия?

— Он другой. А все, что другое — плохо.

Я смотрю в небеса, слушаю ветер, поющий в скалах, и думаю о миллиардах молекул воздуха, которые сталкиваются друг с другом у меня над головой. Об ужасающих глубинах Вселенной.

— Джабар, автоматы меняются, — наконец говорю я. — И если другое — плохо, значит, плохого у нас будет вагон и маленькая тележка.

Мы и понятия не имели о том, насколько все изменилось.

На следующее утро мы с Джабаром, упаковав вещи, подползли к следующему хребту. За ним оказалось еще одно ослепительно-лазурное озеро с берегами из белого камня.

Раньше в Банд-э-Амире был заповедник, но вы же понимаете, это Афганистан, так что какая-то бронзовая табличка не мешала местным жителям глушить рыбу с помощью динамита. Не самый экологически оправданный подход, но я и сам пару раз использовал крючковую снасть в Оклахоме. И даже динамит, утечки бензина и выбросы из канализации Банд-э-Амир не уничтожили.

Местных он пережил.

— Должно быть, автомат пошел сюда, — говорю я, осматривая каменистый склон. Плоские валуны; одни размером с баскетбольный мяч, другие — с обеденный стол. На некоторые наступать можно, на остальные — не стоит.

— Идти сможешь? — спрашиваю я.

Джабар кивает, хлопая ладонью по пыльному армейскому ботинку. Американскому. Скорее всего украденному соплеменниками Джабара с моей базы. Вот оно как вышло.

— Круто. Где достал?

Парнишка — самый оборванный подросток в мире — молча улыбается.

— Ладно, пошли. — Я осторожно переступаю через выступ. Валуны такие высокие и неустойчивые, что придется слезать спиной вперед, хватаясь потными ладонями за камни и испытывая каждый камень на прочность, прежде чем сделать шаг.