«ферайны», и долго разбирался вопрос, имеют ли они право на дуэль. В конце концов это право было признано (правда, не всегда и не всюду, и то потому, что немецкие дуэлянты считали, что они непобедимы).

Целую серию анекдотов и занимательных историй из немецкой студенческой жизни рассказывал мой отец. Особенно может быть интересна история о том, как группа его старших товарищей пыталась проникнуть к «великому учителю». «Великий учитель» был, оказывается, Фридрих Ницше. В ту пору он жил в «шале», в маленьком домике в горах Швейцарии, и, видно, был уже не совсем нормален. Его поклонники отыскали его не без труда, но разговаривать со студентами он не пожелал и только зачем-то запел петухом. Он, видно, не знал, что невольно подражает великому русскому полководцу Суворову…

В университете преподавалась идеалистическая философия и христианская мораль, но быт студентов был грубым, жестоким.

Очень тяжелым было положение первокурсников, так называемых «фуксов». Старшим студентам, «буршам», полагалось над ними всячески издеваться. Это были часто отвратительные и утонченные издевательства. В Гейдельберге один несчастный фукс не выдержал всех издевательств и повесился. Дело дошло до самого ректора университета, а ректором числился не кто иной как великий герцог Баденский, один из монархов тогдашней германской империи. И он решил, что незачем сообщать об этом в суд, нечего выносить сор из избы. Утешением фуксам могло быть то, что, перейдя на третий курс, они уже становились полноправными буршами и могли в свою очередь издеваться над новичками. Надо было дождаться этого времени. Так была построена иерархия немецких студентов. Издевательство старших над младшими.

Немало было сложных ритуалов в студенческой жизни, особенно пивной ритуал. Однажды в компании своих друзей, в моем присутствии, отец описывал эти пивные подвиги немецких студентов, эту сложную пивную церемонию. Это выглядело смешно, нелепо, но здесь тоже была своя система, здесь тоже чувствовалось превосходство старших над младшими.

Наконец, дуэли. Без дуэлей быт немецких студентов невозможен. Здоровые бурши гордились своими ранениями, это нравилось немецким барышням. Но знаменитые дуэлянты были знаменитыми трусами и любили издеваться только над теми, кто слабее и ниже их. В этом смысле интересна история, в которой моему отцу пришлось участвовать в качестве секунданта.

Дело было так. Приехал из Харькова в Гейдельберг молодой студент, красивый парень. В студенческом кафе он пококетничал с немецкой девушкой. И вдруг через все кафе идет к нему бравый бурш со следами многочисленных дуэлей: «Вы фиксировали мою даму». И вручает ему свою визитную карточку. Тогда визитные карточки были почти у всех студентов, и харьковский коллега вручил ему свою. Окружающие его русские студенты ужаснулись: «Что вы сделали? Вы приняли вызов!» А он и понятия не имел, какое значение имел этот обмен визитными карточками. Просто думал — приятное знакомство. Отправились к некоему Иванову. Это был «вечный студент», десять лет учился он в немецких университетах, знал здесь все входы и выходы. «Есть один только способ избежать этой дуэли, — сказал он. — Так как вас вызвали, вам предстоит право выбора оружия. Пусть ваши секунданты заявят (среди этих секундантов был мой отец), что вы желаете драться на кривых турецких саблях». — «А что это такое? Мы их никогда не видели!» — «Это, собственно, и не требуется! Дело в том, что лет пятнадцать тому назад приехал сюда какой-то русский, бывший офицер Уссурийского казачьего войска. Его тоже вызвали на дуэль, он выбрал эти турецкие сабли и зарубил насмерть самого знаменитого гейдельбергского дуэлянта. Теперь они этих сабель боятся как огня».

На следующий день отец и один из его друзей отправились к секундантам немецкого дуэлянта. Когда те услышали о кривых турецких саблях, они замялись, явно испугались и просили выбрать другое оружие. Но наши секунданты настаивали на своем. Дуэль не состоялась.

Мой отец умер в Ленинграде в 1938 году. Кажется, после 1910 года он никогда не был в Германии. Но он уверял, что для него ясны корни немецкого фашизма. Это нравы немецких студенческих «ферайнов», когда-то ему хорошо знакомые. Презрение к представителям других наций, издевательство старшего над младшим, сложный и нелепый внешний ритуал. Конечно, это мнение моего отца во многом является спорным, но я думаю, что зерно истины здесь все же есть.

Особенно интересен рассказ отца о мюнхенском тайном ферайне «древних германцев». Здесь поклонялись древнегерманским богам, исполнялись посвященные им стихи и песни. Этот ферайн был тайным. Сильное в Баварии католическое духовенство, конечно, не могло разрешить поклоняться языческим богам. Знаком этого тайного ферайна была пресловутая свастика, один из древнегерманских символов! И отец наблюдал эту свастику на одеянии немецких студентов еще в конце прошлого века. А ведь в Мюнхене началась карьера Гитлера и всей его своры. В литературе о фашизме я никогда не встречал указаний на ферайн «древних германцев». Но по сообщениям моего отца он в свое время существовал в Мюнхене (хоть и тайно) и пользовался большим влиянием в реакционных кругах баварской столицы. Так еще задолго до господства фашизма в Германии велась военная пропаганда и возвеличивание войны. С этим я сам встретился в юные гимназические годы и об этом расскажу подробней несколько позже.

ПО АЛЛЕЯМ КИСЛОВОДСКОГО ПАРКА

Я часто встречал этого низенького уродливого старика. Он всегда ходил вооруженный большой суковатой палкой. Как один из героев «Бесприданницы» Островского, он, видно, считал, что никто не достоин беседы с ним. Перед ним расступались с почтением. Слишком сильно было обаяние его миллионов. А их было у него немало.

Это был Муса Нагиев. Бакинский сверхмиллионер. Король нефти.

Я тогда не знал высказывания Карла Маркса о том, что золото меняет все в жизни. Обращает зло в добро, уродство в красоту. Но я наблюдал эти метаморфозы на практике. Мусу очень уважали в Кисловодске, даже считали, что он делает честь курорту, посетив его. И, конечно, не замечали, что он стар, уродлив, противен.

Я случайно подслушал разговор двух дам, к тому же достаточно интимный. Они на маленького гимназистика, сидевшего рядом на скамейке, видно, не обращали никакого внимания.

Одна дама была из светского общества. Другая была артистка какой-то провинциальной оперетты. Одним словом, «дама просто приятная и дама, приятная во всех отношениях», правда, уже в новом варианте начала XX века. Надо сказать, что на курорте часто дружили представительницы разных слоев общества. Бывало и так, что, вернувшись домой, они не узнавали своих старых курортных друзей, там уже были другие условия жизни.

И вот светская дама, «приятная во всех отношениях», доверительно сообщила своей знакомой, что она не против выйти