– Я… подумал – это не мое дело… И потом – он хорошо платил за переписи и даже просто за то, чтобы я нашел нужную книгу.

– Всего лишь из корысти? Просто, чтобы не лишиться дохода?

– Да, – произнес Рицлер так истово, что стало ясно: не лжет. – А после, когда я как-то раз перечитал все заглавия – я тогда испугался. Я уже видел, что все сверх меры нешуточно для простого увлечения теологией… ну, ведь знаете, случается… Но тогда я решил, что уже поздно, что я упустил момент, когда смогу лишь донести, оставшись в стороне; тогда я подумал, что именно это мне и придется объяснять – почему я молчал так долго! Я подумал, что, если он что-то затевает, если он замешан в чем-то преступном, если он… то и меня вместе с ним, как соучастника…

– Соучастника – в чем, Отто?

Парень захлопнул рот, судорожно царапнув ногтем палец, и снова закусил губу, отозвавшись не сразу и едва-едва различимо:

– Я не знаю… я ничего не сделал…

– Правило номер один, – предостерег Курт, и тот сжался, по-прежнему не поднимая глаз. – Теперь что касается «не знаю»; ты лжешь. Всего лишь мгновение назад ты говорил мне правду, я это видел, а теперь, Отто, ты снова пытаешься меня обмануть. Зачем? Значит, тебе есть что скрывать?

– Нет! Я ничего… – переписчик осекся, конвульсивно, рывком утерев слезы и оставив на щеке еще одну серо-красную полосу. – Я правда не знаю, что он мог сделать, зачем ему это, я ничего не знаю!

– Неправда, – мягко возразил Курт. – Может статься, ты и в самом деле не знаешь со всей верностью, что именно стоит за всеми этими странностями, однако, убежден, у тебя есть подозрения или догадки; в любом случае, ты что-то стремишься от меня скрыть. Если так будет и впредь… Отто, я просто не знаю, как мы с тобой будем говорить дальше. А ты – знаешь, что дальше будет, если твои ответы так и останутся столь уклончивыми?

– Знаю, – не сразу отозвался Рицлер, закрыв глаза и опустив голову еще ниже.

– Тебе ведь этого не хочется, как я понимаю. Знаешь, я не буду тебе говорить сейчас, что желаю тебе добра; ты мне не поверишь, и правильно – это неправда. Но и зла я тебе не желаю тоже – вот это правда. Я не хочу переступать порога другой комнаты в этом подвале, никакого удовольствия мне это не доставит, а главное, Отто, – для тебя главное, – что тебе это понравится еще меньше. Так давай мы не будем доводить до крайностей, и все закончится просто разговором; неприятным, понимаю, тяжелым, но – всего лишь разговором. Итак, ответь мне теперь: что происходило с Филиппом Шлагом? Что он говорил? Что ты смог понять из разговоров с ним?

– Ничего он не говорил, – ответил Рицлер, на миг вскинув к нему взгляд и снова опустив, – я спросил, к чему все это, он ничего не сказал, просто ответил, что это меня не касается… Поверьте, это правда.

– Даже старый и ничем не интересующийся библиотекарь заметил, что вы часто общаетесь, что ваши разговоры отнюдь не ограничиваются одним-двумя словами, и это все, что ты можешь мне сказать? Вы говорили подолгу, так значит, было что-то еще. Что?

– Я пытался отказаться и дальше вмешиваться в его дела… Я каждый раз говорил ему, что мне это не нужно, я обещал ему ничего никому не говорить, лишь бы он оставил меня в покое со своими тайнами, а он – он предлагал все больше денег, и в конце концов он стал запугивать…

– Чем?

– Он сказал – я сам должен понимать, что я во всем этом с ним увяз по шею, и теперь… Сказал, что потянет и меня за собой… сказал…

– Да? – нарушил Курт вновь возникшее молчание, и переписчик произнес нехотя, едва шевеля губами:

– Сказал «я один гореть не стану»…

– Вот даже как, – снова едва сдержав порыв переглянуться с Ланцем, произнес он; стало быть, все настолько серьезно?.. – Ответь мне теперь вот на что, Отто: он спрашивал у тебя, как найти именно эти книги, или же они к нему попадали как-то иначе?

– По-всякому, – вяло пожал плечами Рицлер. – В первый раз… я запомнил, потому что уж слишком это было необычно для него… В первый раз он попросил найти «Аd ritus sacros spectans», и тогда мне показалось – он вообще сомневается, что ищет что-то существующее, будто просто услышал где-то, что есть такая книга, но сам не уверен.

– Id est – он искал то, что кто-то посоветовал ему найти?

– Не знаю, – возразил Рицлер, – этого я вам не говорил, это просто мои подозрения, ничем не обоснованные, мне могло лишь показаться.

– Ничего, Отто, – успокаивающе произнес Курт. – Ведь я и просил тебя говорить мне не только о том, что знаешь точно, но и о своих подозрениях тоже. Все правильно. Рассказывай дальше.

– Дальше… – повторил переписчик с прерывистым вздохом. – Однажды он уплатил мне просто за то, что я дозволил ему самому порыться в книгах. Я тогда заподозрил, что он просто хочет… понимаете, что-то вынести… я частенько ловил таких…

– Это мне не интересно, – подбодрил его Курт, когда, побелев, Рицлер запнулся. – Это дело университета; продолжай.

– Да… Но он сказал, что я, если хочу, могу стоять подле него и наблюдать…

– И какие книги он тогда нашел?

– Не знаю. Это правда, я не знаю! Он просто раскрывал их, пролистывал, кое-какие читал – страницу-две, с кое-какими мешкал дольше, но все становил обратно, ничего не заказывая…

Итак, то, что Курт полагал самым маловероятным, похоже, оказалось единственным подлинным истолкованием событий; однако же, тайн лишь прибавилось, ибо неясными оставались не только причина смерти Филиппа Шлага и его таинственные увлечения, но явилась и новая загадка, как то – человек, возможно обративший покойного на путь постижения теологических трудов. И в этом случае возникал вопрос – не он ли виновен в гибели ректорского секретаря? Или все же переписчик хоть в одном, но сумел солгать убедительно, и смерть Шлага на его совести?..

– И, – продолжал Курт, стараясь, чтобы его нетерпение не просочилось в голос, по-прежнему тихий и спокойный, – как давно это началось? Не всегда ведь он был таким, как я понимаю?

– Да, он стал интересоваться такими вещами всего несколько месяцев как… с полгода, быть может.

Полгода. Опять эти злосчастные полгода…

Полгода назад ничего значимого в жизни Шлага не случалось – он не заводил новых знакомств, не покидал Кёльна, в самом городе не появлялись подозрительные или хоть в чем-то примечательные новые люди – кроме самого господина дознавателя Гессе; однако вряд ли можно предположить, что явление нового инквизитора столь противоестественно воздействовало на душу студента, и он ударился в изучение подозрительных и попросту запретных книг. Отчего же вдруг такая перемена?..

И, кроме того, выходит так, что никакой женщины не было, и все свои деньги покойный спустил на то, чтобы получить доступ к книгам.

– Сколько ты с него получил? – спросил Курт, не успев уследить на этот раз за голосом, и вопрос прозвучал резко, отдавшись эхом от каменного свода; переписчик вздрогнул, подтянув к себе колени и вжав в плечи голову, и он повторил уже тише и спокойнее: – Меня интересует общая сумма; не то, что он дал в последний раз, а все.