Рицлер торопливо закивал, и Курт улыбнулся, отчего переписчик посерел совершенно.

– Хорошо. Просто уясни, что это сбережет нам обоим бездну времени – к чему тебе произносить бессмысленности, а мне отвечать на них, если это все равно ни к чему не приведет… Итак, Отто, теперь, когда мы определили такое маленькое, но весьма немаловажное правило в нашем предстоящем разговоре, я буду задавать тебе вопросы, а ты – рассказывать мне о том, что меня интересует, и теперь я… по-доброму, Отто… прошу говорить мне правду. Мы договорились?

– Да, – кивнул Рицлер потерянно.

– Вот и хорошо. Тогда приступим. Я начну с самого простого вопроса. Почему ты пытался убежать?

Переписчик потянул носом, глядя мимо его лица, и ответил не сразу.

– Я… – тихо и с почти физически осязаемым усилием пробормотал Рицлер, – я… испугался…

– Это я как раз понимаю; но – чего?

Тот покосился на недвижных Ланца и Бруно за спиной майстера инквизитора, уронил взгляд в пол, дыша тонко и прерывисто, лихорадочно отирая покрытый испариной лоб пальцами, оставляющими на бледной коже грязно-красные полосы; Курт склонил набок голову, чуть повысив голос, но выговаривая слова по-прежнему спокойно.

– Отто, давай установим еще одно правило: ты не будешь молчать в ответ на мои вопросы. Это ведь тоже ни к чему; если ты молчишь, это означает, что ты измышляешь годящийся к случаю ответ, id est – что? не намереваешься говорить правды. Итак, давай мы начнем сначала, и теперь будь любезен мне ответить. Почему ты сегодня пытался сбежать от меня?

– Я испугался, – повторил тот одними губами и, увидев нахмуренные брови майстера инквизитора, поспешно продолжил: – Я думал, меня хотят обвинить…

– Кто? И в чем?

– Вы всё спрашивали о Филиппе, и я подумал… Вы так говорили, так намекали – я думал, вы пришли, чтобы меня обвинить в том, что я его убил! В университете говорят, – все быстрее и громче, захлебываясь в словах, продолжал переписчик, глядя в сторону, – что его отравили, что Инквизиция ищет отравителя, а вы все время так говорили, будто это я! Вы меня запугивали, и я поду…

– Неправда, – возразил Курт тихо, и переписчик оборвался на полуслове, царапая ногтями пальцы мелко подрагивающих рук, лежащих на коленях. – Здесь есть свидетель нашего разговора, который слышал каждое мое и твое слово; и это, Отто, неправда. Я не запугивал тебя, не предъявлял тебе никаких обвинений и даже словом не намекал ни на что подобное. Из чего ты мог вывести такое подозрение?

– Вы всё спрашивали… Вы говорили о том, что у него не было денег на комнату, а для меня были, и я подумал – вы меня обвиняете, что я убил его из-за денег!

Несколько мгновений Курт безмолвствовал, глядя на переписчика неотрывно и пристально; в том, что парень врал, причем не слишком ловко, он и не сомневался – проблема заключалась в том, что подобные истолкования событий допустимы в принципе, и Керн не преминет об этом заметить. А уж ректор и студенческий совет двери вынесут, докучая требованиями предъявить арестованному обвинение безотложно или освободить человека, взятого лишь за то, что его запугал некомпетентный следователь…

– И кто же в университете сказал тебе, что Филипп Шлаг был отравлен? – тщательно следя за голосом, спросил Курт, и переписчик, наконец, поднял к нему взгляд.

– Я не помню. Клянусь, честное слово, не помню.

– Уверен? Отто, ведь слухи не носятся в воздухе подобно пыли, они не безличны – слухи приносят люди; стало быть, хоть одного из них ты должен помнить. Итак, подумай и скажи мне: кто тебе рассказывал, что Инквизиция ищет именно отравителя?

– Я не помню! – с чувством повторил Рицлер шепотом, и теперь по тому, как это было сказано, по непритворно прямому взгляду было ясно, что на этот раз он сказал правду. – Просто слышал разговоры, вот и все, я вам клянусь, жизнью клянусь!

– В твоем положении клятва не слишком убедительная, – тем не менее, заметил Курт, и тот съежился, уже откровенно отирая слезы, марая лицо окровавленными пальцами. – Ну, пусть так, хотя для тебя это не слишком хорошо: поскольку я разыскиваю не отравителя, и Филипп Шлаг умер не от яда, твои объяснения остаются ничем не подтвержденными. Понимаешь это?

– Понимаю, – выдавил переписчик, – но что я могу сделать – я не могу вспомнить, от кого я услышал это.

– Хорошо, Отто, сейчас давай эту тему оставим, – предложил Курт, по-прежнему сидя на корточках в шаге от него. – Давай лучше возвратимся к тому, о чем мы с тобою уже говорили сегодня: я ведь так и не услышал на свои вопросы вразумительного ответа, а посему мы начнем сначала; и теперь, сделай одолжение, правдиво. Итак, снова: сколь близко ты знал покойного?

Рицлер закусил губу, тщась смотреть ему в глаза и вновь в этом не преуспевая, распрямившись еще больше и втиснувшись в стену так, будто хотел раствориться в холодном пыльном камне.

– Я говорил правду – я его знал не ближе кого-либо из прочих студентов, – начал он, и Курт снова понял руку, оборвав:

– Уже ложь, Отто, а ведь мы с тобой договорились, что лгать мне ты не будешь. Измышляя обман, надо первым делом подумать, насколько он выходит правдоподобным, а ты не даешь себе труда даже на это; знать секретаря ректора не более любого другого слушателя университета – это попросту невозможно. Значит, Отто, ты лжешь. В такой мелочи – и уже неправда; в знакомстве помощника библиотекаря и секретаря нет ничего крамольного или подозрительного, это, я даже скажу, в порядке вещей, а ты почему-то решил этот факт утаивать. Почему?

Рицлер смотрел в пол у его ноги, кусая губу и не произнося не слова, лишь продолжая лихорадочно царапать дрожащие пальцы; Курт подался вперед, упершись коленом в пол, и опустил ладонь на его руки, сжав их так, что кожа перчатки, скрипнув, натянулась барабаном.

– Отто, – понизив голос, произнес он, глядя в исказившееся лицо переписчика, – ты снова нарушаешь правило номер два: не молчать. Мы ведь условились, верно? – он сжал пальцы сильнее, и переписчик зашипел, перекосившись, но не осмеливаясь высвободить руки. – Я повторю вопрос, и ты ответишь на него – немедленно и правдиво. Скажи мне, пожалуйста, отчего ты решил скрывать свое близкое знакомство с Филиппом Шлагом?

– Я… – выговорил тот, кривясь от боли, – все потому же, чтобы меня не заподозрили в убийстве, чтобы не подумали, что это я его убил…

– А это ты? – тоже почти шепотом спросил Курт, и Рицлер вскинул к нему дрожащий взгляд, замотав головой:

– Нет! Я его не убивал, клянусь вам, чем хотите, это не я!

Курт убрал ладонь, но остался сидеть, как сидел, на расстоянии вытянутой руки, упершись в пол коленом и опираясь о другое колено локтем.

– Если это так, – сказал он, сохраняя голос на пределе шепота, – тогда в твоих интересах ответить на каждый мой вопрос, который я тебе задам. Верно, Отто? Если ты безвинен, ты будешь честным, и мы быстро разрешим ситуацию. Теперь ты будешь говорить мне правду?