— Нет, пожалуйста… — она напрягается.

Я знаю, она боится пробовать. Боится делать грязные вещи, о которых они не говорят. Но Брайони лучше всего справляется, если я подталкиваю ее к тем вещам, которые, как мне известно, в глубине души она хочет попробовать, удовольствиям, которых она ещё даже не понимает. Я возвращаю головку своего члена в нее, позволяя ей поглотить кончик, прежде чем войти глубже. Когда мой большой палец сильнее прижимается к её отверстию, она начинает натягивать ремень, бормоча бесполезную чушь в землю.

— Заткнись, блять, и сосредоточься на моем члене, — стону я, в то время как она напрягается вокруг меня, ее мышцы сжимаются и разжимаются.

Она выдыхает сквозь сжатые губы, нервозность написана на ее испуганном, покрытом грязью лице. Наконец она вздыхает, кивает, успокаиваясь.

— Вот так. Расслабься ради меня, — с придыханием говорю я. — Хорошая девочка.

Её горло тихо гудит от моей похвалы.

— Я хочу, чтобы ты кончила на моем члене, пока я буду трахать твою задницу пальцами.

Когда её киска снова сжимается вокруг меня, я почти теряю самообладание. Её возбуждают грязные слова, которые я использую, когда говорю с ней свысока; она получает удовольствие только от моего грязного рта.

Я медленно погружаю палец глубоко в ее тугую дырочку, мне нужно поднять лицо к небу и сделать вдох, чтобы взять себя в руки. Из неё вырывается дикий, глубокий горловой стон, который подразумевает прекрасное сочетание боли и удовольствия.

— Выбрось всё из головы, — рычу я, пытаясь взять себя в руки, чувствуя, как она медленно расслабляется. — Найди свой рай прямо здесь, со мной.

Снова набирая темп, я ввожу большой палец на глубину одной костяшки, в то время как звуки влажного, неряшливого секса эхом отражаются от деревьев вокруг нас, в то время как я дико трахаю её.

— Боже, да, — стонет она, и я наклоняюсь над ее спиной, используя ладонь, чтобы прижать её лицо к земле. Она щурит глаза, когда пыль и песок попадают ей в рот. — Я близко. Очень близко.

— Быстрее, — тороплю я. — Давай, малышка, я, блять, схожу с ума.

Наконец она замолкает, содрогаясь вокруг меня, когда ее стенки сжимаются и разжимаются, пульсируя в прекрасном совершенстве. Её попка сжимает мой большой палец, втягивая его глубже, пока она бьется в конвульсиях подо мной, издавая дикие крики, рассекающие тишину леса подобно острому лезвию.

Я кончаю в ней, освобождаясь, прежде чем выйти и выплеснуть остатки своей спермы горячими волнами на её сморщенное отверстие. Наши бешеные вздохи вторят друг другу, когда блаженное ощущение распространяется по моим расслабленным конечностям. Переводя дыхание, я смотрю на нее, лежащую лицом вниз, на её бедра, дрожащие после оргазма, который пронзил всю её изнутри. Моя сперма стекает струйкой по ее набухшим половым губам в грязь. Собрав остатки своего оргазма, я медленно заталкиваю их в ее попку, наслаждаясь ощущением тугого сфинктера вокруг моего пальца, прежде чем снова наклониться к ней.

— Я принадлежу тебе, Брайони. Точно так же, как каждая частичка тебя будет принадлежать мне.

Она слегка стонет, её веки опускаются, и я знаю, что больше всего на свете ей нужен отдых.

Когда ремень снят с её запястий, её руки падают на землю рядом с ней. Она полностью измотана. Я истощил свою бедную куколку эмоционально, умственно и физически до полного изнеможения. После того, как я снова натягиваю штаны, я наклоняюсь и беру ее на руки.

Ее маленькое запачканное личико прижимается к моей груди, в волосах застряла веточка. Она дарит мне неприкрытую уязвимость, которой я так жажду. Я всегда надеялся, что она будет той, кто мне нужен, что ее сила, стойкость и интеллект перевесят токсичных мужчин, пытающихся исказить её невинный разум. Но то, что она отдает мне в ответ, крайне неожиданно. Сейчас я существую только для нее. Я, блять, убью Брайони, если она когда-нибудь попытается бросить меня, а затем закончу свою жалкую гребаную жизнь прямо рядом с ней. Вот так просто.

Я несу ее до своей хижины, и её мягкая маленькая ручка касается кожи моей шеи.

— Покажи мне, — шепчет она, её ангельские голубые глаза распахиваются, чтобы сфокусироваться на мне. Пальцы касаются черной краски на моем лице, размазывая её от подбородка к шее. — Я готова.

Слова, такие простые, но в них заключено многое.

Пути назад нет. Как только Брайони увидит меня, она либо примет правду и нашу совместную судьбу, ведущую к разрушению, либо я буду вынужден завершить работу, которую никогда не собирался заканчивать.

34. Чудовищные лица

Его руки, обнимающие меня, говорят на совершенно другом языке, нежели слова его тела в лесу. Ладони прижимают меня к нему в новом, неожиданном объятии. Утешительном. Почти нежном и заботливом.

Эроу несет меня в ванную комнату одной из самых странных хижин, которые я когда-либо видела.

Я бы даже не назвала это хижиной. Слово «хижина» для меня подразумевает что-то старое, деревенское и теплое. А это изящная оболочка модерна. Благодаря линейной архитектуре экстерьер может похвастаться высоким уровнем мастерства, что отражается и на интерьере. Ничего, кроме черных стен, гранитных полов, мебели, которая практически лежит на полу пол из-за своей низкой высоты, и панорамных окон, выходящих на полностью скрытый лес позади нас под ними.

Это похоже на убежище миллиардера, а не бездомного преследователя, который трахает свои завоевания в лесу, вдавливая их лицом в землю.

То, что мы там сделали, было животным. Органически первобытным. Необузданная страсть его неослабевающей потребности всколыхнула мою внутреннюю женственность, превратив ее в ураган желания. Я нуждалась в том, чтобы он заявил свои права на меня в своем лесу, и жаждала того, чтобы он кончил на меня, как на какую-то помеченную собственности. Мне стало ясно, что подчинение во время секса возбуждает меня. Мне нравилось чувствовать себя принадлежащей кому-то и приниженной, чтобы открыться этому ощущению полного освобождения. Для женщины, которая ежедневно ведет войны за равенство, это было, как не странно, очищающее чувство.

Оргазм, который я испытала там, в этой грязи, противоречит всему, чего я должна была хотеть от секса и близости, и все же он ужасает меня, потому что теперь я не могу воспринимать этот акт иначе. Стать одной плотью — вот что Он задумал для нас. Секс — это форма поклонения, и то, что мы сделали, было ничем иным, как почитанием этой новообретенной религии, которую мы создали. Я не хочу ничего другого, кроме как этого вида первобытной страсти,