хриплые стоны заставляют меня приостановиться, чтобы собраться с мыслями, когда я чувствую, как она истекает по моей длине, вниз к яйцам, делая мои бедра влажными от нее. — Расцветай подо мной. Блять. Вокруг меня.

Она вскрикивает, когда ее киска сжимается, спазмы душат мой член. Ее голова снова прижимается к моей, и я ослабляю хватку на ее шее и позволяю ей упасть на мою грудь. Несколькими быстрыми, жесткими толчками я теряю себя, сопровождая ее оргазм своим собственным.

Ее вопросы будут продолжаться, потому что она не уверена, что может мне доверять. Она достаточно умна, чтобы этого не делать. Я буду доводить ее до такого состояния, что рядом с ней останусь только я.

Ее любопытство будет продолжаться до тех пор, пока она не сможет осмыслить своей прекрасной головкой мои доводы.

Причины, которые могут заставить ее сбежать.

А убежать от меня — это задача, которую она никогда не выполнит.

32. Красивый шантаж

Я молча наблюдаю, собираясь с силами, как вдруг он достает из заднего кармана черные перчатки.

Они просто появляются, как будто этот человек призвал их.

Взяв тряпку из какого-то темного угла исповедальни, он чистит пистолет, протирает его, прежде чем положить рядом с ныне покойным дьяконом, который пытался убить меня.

Два человека.

Два тела, о которых мне известно.

У Эроу были руки в крови из-за меня, и ничто так не доводило меня до состояния абсолютной похоти, как это тревожное осознание.

Он мой защитник. Мой учитель. Мой источник абсолютного удовольствия, которое, как меня учили, было концом моего вечного спасения. Такого, какого я никогда не знала до него. Я все еще пытаюсь понять, что это за человек в маске, который, казалось бы, появился в моей жизни за одну ночь, но это проявление беззастенчивой одержимости переполняет меня эмоциями. Эмоциями, которые я не должна испытывать к тому, о ком ничего не знаю. Я ненавижу то, что мне это нравится.

— Они узнают, что кто-то это сделал. Пули, следы… это всё приведет к нам… — нервно бормочу я у него за спиной, поправляя юбку.

От нервов мой желудок скручивается в узел. Он застывает, повернутый спиной ко мне, пока я рассматриваю его высокую, широкоплечую фигуру в тени, одежда обтягивает его, подчеркивая его скульптурные плечи и подтянутую мускулатуру спины. Он по-настоящему пугающий мужчина, когда стоит над тобой вот так, весь мрачный и внушительный, но, несмотря на это, я чувствую, что могу надавить на него так, как мало кому удается.

Все это время я использовала имя Сэйнта в своей исповеди… Он не ошибался, я защищала его, но в то же время я почувствовала прилив от безумной ревности, которую он, казалось, излучал. Сэйнт действует ему на нервы, как никто другой, и причины этого совершенно неясны.

Кажется, он заявил на меня свои права, чего я не понимаю. Не могу сказать, что готова позволить этому мужчине брать от меня всё, что он хочет, даже если я стала жаждать ощущения его толстого, покрытого венами органа внутри меня, этого пирсинга, вызывающего оргазм у самого основания моего естества.

Этот секс, или чем бы мы там ни занимались… это было сногсшибательно. Потусторонне. Неописуемо. Это странное избавление от напряжения, которое я копила годами, размышляя, больна ли я на голову, грешна или обречена на отчаяние. Непристойные мысли преследовали меня с момента его появления, как будто он открыл врата сексуальности полностью. Эроу заставляет меня чувствовать, что проявление секса между нами является врожденным, совершенно естественным и абсолютно необходимым, как кислород, которым мы дышим.

Я должна чувствовать вину за свои прегрешения. Должна стремиться исповедаться и работать над тем, чтобы снова обрести Христа и свет, ища его прощения. Но худшим грехом, который я совершила, было отсутствие чувства вины за свои грехи. Я знала, что обречена на вечные муки, и эта ненормальная часть меня смирилась с этим. Я приняла этот факт в обмен на удовольствие, которое обрело моё физическое тело. Дрожь и легкий раскатистый гул возбужденной энергии, которая текла по моим венам от его прикосновения; это был проблеск чудес Святого Царства прямо здесь, на земле. Добродетельная жизнь, потраченная впустую из-за обещания Рая, который, как мне казалось, так легко достижим.

Он поворачивается ко мне в маленьком пространстве, и я прищуриваюсь, видя черную краску, размазанную по его лицу, отмечая растрепанность его темных волос, свисающих на лоб. Он прищуривает свои глаза, его настроение совершенно холодное, когда он хватает свою черную толстовку с капюшоном и натягивает её через голову. Схватив сумку из угла, которую я раньше не видела, он вешает её через плечо.

Я всё ещё чувствую, как его сперма вытекает из меня, прилипает к моим бедрам, просачивается сквозь ткань моего влажного нижнего белья. Это совершенно нечисто. Бесчестно. Извращенно, непристойно, и всё же именно эти причины привлекают меня.

— Нам нужно идти, — требует он.

Я вздыхаю, расстроенная отсутствием у него каких-либо объяснений, но всё равно киваю. В данный момент мне нужно довериться ему, как бы сильно я не противилась этому.

Он ведет меня, держа за запястье своей большой рукой в перчатке, обратно из исповедальни в Сакристию, подготовительную комнату, куда приходят только священнослужители или прислужники, чтобы облачиться в свои рясы, и где находятся мощи. Только тот факт, что он так хорошо ориентируется в этом месте, наполняет меня бесконечными вопросами.

— Парень… — говорю я, замирая на месте позади него, вырывая своё запястье из его хватки, в то время как он продолжает пытаться провести меня через комнату. — Один парень увидел меня, когда мы вошли сюда. Я последняя, кто видел дьякона!

Медленно он разминает шею, отвернутый от меня. Взад и вперед, его голова поворачивается из стороны в сторону, в то время как он прижимает кулак к подбородку, пока я не слышу хруст его разочарования. Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня через плечо. Единственный карий глаз прожигает сквозь размазанную черную краску на его лице, испепеляя меня насквозь жаром безжалостного убийцы. Отвращение, разочарование и омерзение исходят от него, прямой взгляд, заставляя меня сглотнуть и сделать шаг назад.

— Ты понятия не имеешь, кто я и на что способен, — его хриплый тембр вибрирует у меня в груди.

Я замыкаюсь в себе, в груди становится тяжело, а ноги слабеют. Его заявление наполняет меня ужасом перед тем неизвестным, о чём он говорит.

— Но…

— А теперь просто, блять, заткнись и следуй за мной, — говорит