на падение ремня на пол в кабинке рядом с нами.

— Продолжай, — требует дьякон, его голос слышен через затемненное окошко.

Брайони использует ноги, чтобы поднять бедра от меня, но я впиваюсь пальцами в их плоть, крепко прижимая ее к себе. Ее киска снова сжимается вокруг моего члена, и я сдерживаю стон.

— Я использовала предметы домашнего обихода… фаллической формы… — шепчет она.

Он быстро маскирует легкое ворчание, прочистив горло. Больной ублюдок.

— Я представляла, что это он… проникает в меня.

Гнев охватывает меня при мысли о том, что она получает удовольствие от мыслей о нем. Моя рука находит ее волосы, сжимает их в кулак и тянет назад, пока она не оказывается лицом к потолку крошечной кабинки. Она снова пытается встать, но я оттягиваю волосы еще сильнее, а другой рукой надавливаю на мочевой пузырь, оставляя ее беззащитной перед ощущениями.

Из нее вырывается еще один плаксивый стон, но, к счастью для нас, он звучит так, будто она плачет над обнародованием своих признаний, над очищением своих грехов.

— Шлюхи вроде тебя не могут прожить и дня без потребности засунуть что-нибудь в свою отвратительно жадную пизду.

Как только слова слетают с его губ, я выпрямляюсь, зная, что сейчас произойдет.

Это то, что я планировал, и теперь моя маленькая куколка поймет: все, что я делаю для нее, имеет свою цель. Она не знает, насколько глубока моя одержимость, насколько глубока моя преданность ей. Мы — одно целое.

Алый занавес отдергивается, оконная решетка между нами разлетается на куски, и следующее, что я вижу, это глушитель, появившийся в этой части исповедальни.

31. Подкрепление доказательств

Я притягиваю ее тело к себе, ее спина с глухим стуком ударяется о мою грудь, когда он выстреливает в стену исповедальни.

В тот момент, когда я делаю движение, чтобы забрать пистолет, появляется нож. Брайони быстро взмахивает рукой, перерезая запястье дьякона через решетчатое окно.

Она принесла мой нож.

Он кричит в агонии с другой стороны исповедальни, когда его хватка на пистолете ослабевает. Я ловлю его в воздухе, когда другой рукой обхватываю ее за талию. Я встаю, все еще прижимая ее к себе, пока мой член стоит во всю длину, глубоко введенный в ней.

Я направляю на него пистолет через сломанную решетку, отделяющую патронник, и нажимаю на курок, стреляя в упор, наблюдая, как его голова откидывается. Мозг, кровь и плоть вылетают из черепа, забрызгивая деревянные стены, и он падает назад, его обмякшее тело неловко обвисает на скамье под ним.

Брайони кричит от ужаса.

Я снова закрываю ей рот рукой, она прижимается ко мне, ее широко раскрытые глаза смотрят на лишенного жизни дьякона, когда прижимаю ее к стене перед нами. Она зажмуривается, не желая видеть реальность перед собой.

— Посмотри, Брайони! — требую я, раздвигая коленями ее ноги шире, пока глубоко вхожу в нее сзади. — Открой свои гребаные глаза!

Она задыхается, когда ее ладони ударяются о стену, защищая ее от силы удара. Брайони открывает глаза и снова смотрит на дьякона.

— Ты им не нужна! Ты, блять, не имеешь никакой ценности для них! — я сжимаю в кулаке ее волосы, прижимая ее голову к стене, пытаясь пробудить ее к реальности, которая перед ней. — Они никогда не хотели тебя! Ты не одна из них! Они хотят устранить таких, как ты, из своего мира. Ты зашла слишком далеко. Ты — сила, с которой они не могут справиться. Ты просто продолжала, блять, давить!

Слова срываются с моих губ, как яд. Боль пронзает всю мою эмоциональную сущность из-за глубокой незаживающей раны, которую это вновь открывает. Эти слова я говорил себе в прошлой жизни, которая, кажется, была целую вечность назад. Тот мальчик, такой потерянный и растерянный после подставы, которую, как они знали, мне никогда не победить.

Они назвали меня убийцей. Заклеймили меня врагом, потому что Кэллум Вествуд знал, что жизнь, включающая меня, никогда не получится. Я был его величайшей ошибкой. Его величайшим падением.

Холодная невинная женщина лежала посреди грязного переулка рядом со мной. Мир, который она тоже никогда не выбирала для себя. Я был лишь месивом из крови и сломанных костей, если не считать устремленных на меня широко раскрытых голубых глаз. Самые голубые глаза, которые я когда-либо видел, смотрели прямо в мои, преследуя меня, как делают до сих пор. Отсутствие жизни в них нисколько не могло остановить слезы, которые лились в лужу крови под темными волосами, сбившимися в беспорядке под ее разбитым черепом.

Мы были просто двумя отдельными душами, запертыми в безжалостных рамках их больного и тревожного мира, встретившими разные судьбы, разные преисподние. Я поклялся этим голубым глазам, что она умерла не напрасно, как моя мать, пообещал, что уничтожу их, одного за другим. Поклялся ей, что найду дочь, которую они вырвали из ее рук, прежде чем оборвать ее жизнь, словно она и не человек вовсе.

Слезы Брайони возвращают меня в тот момент, когда она продолжает тихо всхлипывать в моих объятиях.

Она всегда нуждалась во мне, как и я в ней. Я — ее правда. Ее голос. Оружие, которое она использует по мере необходимости. Моя защита и преданность ей никогда не прекратятся. Пока мы не получим то, что принадлежит нам по праву. Сладкую, темную, безжалостную месть.

— Любого, — грубо шепчу я ей на ухо, пока мы оба смотрим на беспорядок, который творится перед нами.

Она переминается с ноги на ногу, ее задница трется о мою грудь, распространяя свое возбуждение по нижней части живота. Я снова становлюсь твердым при виде этого.

Я слегка отстраняюсь, чтобы еще сильнее погрузиться в нее, приподнимая ее на цыпочки.

— Мое доказательство перед тобой. Я прикончу любого, кто лишит тебя шанса на жизнь.

Мое освобождение еще не наступило. Находясь внутри нее, забирая жизни, я тверже камня, мой член наверняка уже течет в ее лоно. Она так крепко держит меня. Хватка ее уютной, податливой киски просто цепляется за мой член. Ее рука медленно соскальзывает со стены вниз между бедер, более чем вероятно дополняя ее собственное удовольствие и разрядку.

Моя голова падает на стену рядом с ее, рука сжимает пистолет, а я прижимаюсь к деревянной обшивке исповедальни от переполняющих меня ощущений.

— Думаешь о нем? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы. — Это Сэйнт заставляет тебя сжимать этот член внутри себя?

— Я не смогла бы, даже если бы попыталась, — отвечает она, задыхаясь.

Я