– Отдохнем? – спросила Нюська. – Или еще нельзя?

– Все можно, – решил Обр, – считай, пришли мы.

– А куда мы пришли?

– Сюда. Теперь здесь будем. А не понравится – в другое место пойдем.

Нюся поглядела на ручей, на стену елей вокруг верхушки холма, присела на камень.

– Высоко как.

Внизу, под тусклым тяжелым небом плавно вздымались сизые волны леса. Одна за другой, до самого скрытого дымкой моря.

– А ты ничего такого не слышишь?

– Нет. Пока нет! – отрезал Обр и снова пошел за дровами. Уже не таясь, запалил костер, потом отправился за лапником. Под пышно раскинувшей свои ветви на опушке елью соорудил шалаш. Одним плащом закутал девчонку, другой бросил в шалаше на лапник.

– Сиди тут, жди меня. Костер поддерживай помаленьку. Я на запах дыма обратно выйду.

– А ты куда?

– Пойду, пожрать добуду чего-нибудь.

– Так у нас есть еще.

– Это беречь надо.

Он врал. Ему просто хотелось побыть одному. Как раньше, в Усолье. Он нырнул в лес и шел все быстрее, пока деревья плотно не сомкнулись за спиной, и тогда побежал, дыша полной грудью, плавно, по-волчьи обтекая препятствия. Нога досаждала немного, но скоро он и думать о ней забыл. Одолел крутой склон, вырвался из бурелома, тенью проскользнул сквозь густой молодой осинник, и перед ним во всей красе открылся коренной черный бор. Неохватные стволы поднимались из сплошного ковра седого мха. Живых ветвей внизу не было. Лишь сухие сучья с бородами лишайника. Тишина стояла здесь вековая, ровесница этих елей. Ни ветра, ни шороха, ни малого шепотка.

Обр с разбегу упал навзничь, на сырой мох, с наслаждением раскинув руки, словно пытался обнять старого друга, и лес принял его. Хорт замер от сладкого ужаса. Раньше это удавалось только в Усолье, да и то не часто.

«Я ваш», – прошептал он. «Наш», – прошелестело в ответ.

Он лежал неподвижно и больше уже не был Обероном из рода проклятых Хортов. Огромный лес тек сквозь него сотнями ручьев, дышал моховыми болотами, прорастал сплетенными под землей корнями, тянул голодные ветви к неяркому свету.

Обр чувствовал его весь, до последней сосновой иголки, от берегов Злого моря на севере до предгорных пустошей на самом юге. Столичный тракт с ветвившимися вокруг редкими дорогами тянулся сквозь него, как старый привычно ноющий шрам. На юго-востоке, ближе к столице, отзывался острой болью свежий поруб. «Тоже ранен», – с нежностью подумал Обр. Возле по-руба и еще кое-где по опушкам, как блохи в звериной шкуре, возились люди: грибники, охотники, дроворубы. А вот погони не было. Ни у первой речки, ни у второй. Никаких солдат, никакой стражи, никаких охотников за головами с притравленными на людей собаками. Никого.

Никто и не думал за ним гоняться. Обр так обрадовался, что с силой саданул кулаком по мху и тут же напоролся на коварно таившийся там сучок. От боли пришлось стать самим собой. Затравленным голодным подростком в отсыревшей от нутряной моховой влаги одежде, к которой тут и там пристали хвоинки и седые волокна. Оно и к лучшему. Так и вовсе раствориться недолго. Однажды в Усолье, еще мальчишкой, он провалялся так почти трое суток. Спасибо, Маркушка отыскал, принес на руках в Укрывище.

В Усолье лес был поменьше. Полоса сосняков, зажатая между горами и морем. Да, здесь не то. Здесь привольно. Счастливый, он вскочил на ноги и, запрокинув голову, затрубил по-лосиному. Не ко времени, конечно.

Осенний гон еще не начался. Но вдруг издалека донесся ответный звук.

Та-ак. Добаловался. С волками еще можно договориться. А вот с лосем, когда ему в голову ударило… Кхм.

Обр развернулся и шустро покинул поле боя. Извини, друг, в другой раз. Как-нибудь потом пободаемся.

Теперь он уже не бежал, а быстро шел, высматривая порхалище[30]. Наконец отыскалась песчаная ямка. В стороне валялось несколько свежих перышек. О-очень хорошо. Тетерева, значит. Вот тут они на полянку заходят, тут в песочке купаются, пероедов выводят, а вот сюда уходят. Тут мы силок и поставим. Тонкая веревка была у него при себе, прочный, но гибкий прут нашелся быстро. Скоро надежно закрепленные дужки с петлей были пристроены с обеих сторон тетеревиной дорожки. Это вам не рыба. Это, если готовить умеючи, язык проглотишь. На днях и приготовим, если повезет. Пока же сойдут и грибы. В светлом месте, у ветровала[31], Хорт набрел на гнездо боровиков, выбрал пяток помоложе, покрепче. Эти и сырые ничего, даже вкусно, только привычку надо иметь. Иногда он бывал таким голодным, что готов был даже мухоморы жрать, сырые и без соли.

Наевшись, он забился поглубже, туда, где ветки смыкались тесно, а лесная подстилка была посуше, и сразу заснул.

К вечеру пошел дождь, неспешный, мелкий и теплый. Обр, не просыпаясь, услышал его и улыбнулся. Теперь уж точно все следы смоет. Под такой дождь спать можно долго, особенно если прежде многие ночи проходили без сна, а дни – в непрерывной тревоге. Проснулся он сильно за полдень и снова отправился бродить. Валялся на траве, набивал рот поздней малиной, вновь говорил с лесом и был свободен и счастлив.

* * *

К утру третьего дня его новой безмятежной жизни поднявшийся от полуночи ветер донес слабый запах дыма. Тут он вспомнил, что явился в лес не один. Хорошо бы проведать, как там дурочка. Еды у нее вроде достаточно, она и крошкой сыта, но все же проверить надо. Заодно проверил и силки. Добыл-таки мяса.

До места добрался, когда солнце спустилось так низко, что освещало только верхушки. Нюська сидела у дотлевающего костра, ссутулившись, тесно обняв колени. Одного взгляда хватило, чтобы понять: она так и просидела все это время, сжавшись в комок у огня, прислушиваясь к каждому шороху. Хороших дров принести сил не было или от костра отойти боялась, поэтому и жгла всякую дрянь: траву, кору, тонкие веточки.

– Эй! – негромко позвал Обр, становясь так, чтобы она его видела.

Девчонка медленно распрямилась, подняла белое без кровинки остренькое личико, все в размазанных пятнах сажи… Плакала она, что ли? Или заболела? Серые глазищи на пол-лица, а в них – смертный холод стылой воды, все беды и все напасти.

– Ты чего? – всерьез испугался он.

– Ничего, – почти по складам, точно отвыкла, выговорила Нюська, – только ночью страшно очень. Так страшно! – помолчала и добавила: – Я думала, ты больше не придешь.

– Ну и дура! – бодро сказал Хорт. – Че, думала, я тебя бросил?

– Нет. Я думала, тебя схватили. Или убили. Или волки…

– Хватит! Реветь не о чем. И бояться нечего. Никто за нами не гонится. Я проверил. А волки с медведями нынче в другом месте гуляют. Сейчас в лесу самый страшный зверь – это я.