Фуггер, возможно, не хотел казни. Но он мог обосновать ее необходимостью в самозащите. Много таких людей, как Вее, желали перерезать банкиру горло. Так что голова Вее, посмевшего напасть на владения Фуггера, покатилась по траве, а Якоб получил свою первую жертву. Фуггер обвинял в раздувании войны Лютера, писал герцогу Георгу, что этот монах «есть зачинщик и главная причина восстания, беспорядков и кровопролития на немецкой земле».

Кровь лилась повсюду. История графини Маргарете фон Хельфенштайн показывает, какие драмы тогда разыгрывались и насколько была оправданной озабоченность Фуггера личной безопасностью. Графиня была внебрачной дочерью Максимилиана. Когда Фердинанд велел ее мужу оборонять замок Вайнсберг, она решила, что с супругом ей будет надежнее, чем дома, и тоже отправилась в замок. Граф Хельфенштайн истреблял всех крестьян, которых встречал на пути. Крестьяне преследовали его до замка и окружили укрепление утром пасхального воскресенья. Графу очевидно недоставало набранного на средства Фуггера войска. Крестьяне сумели перебраться через стены и захватили самого графа и его жену. Когда графиня взмолилась о пощаде, вожак мятежников, пекарь по имени Йаклейн Рорбах, прижал ее к земле. «Вот, братья, – сказал он, – Йаклейн Рорбах придавил коленом дочку императора». Граф предложил крестьянам выкуп – 60000 флоринов. Рорбах посмеялся и приказал прогнать графа сквозь строй, а графиню заставил смотреть, как ее мужа колют копьями. Наконец цыганка, примкнувшая к крестьянам, нанесла Хельфенштайну удар, оборвавший жизнь. Рорбах вынудил графиню надеть крестьянское платье и посадил на телегу с навозом, что направлялась в близлежащий город Хайльбронн. «Ты прикатила в золотой колеснице, а уезжаешь на телеге с навозом, – сказал он. – Передай это своему императору». Графиня прижала к груди малолетнего сына и принялась молиться. «Я много грешила, и такова моя кара», – бормотала она. Ее сын вырос священником, а сама она умерла в монастыре. Эрцгерцог Фердинанд поклялся отомстить: «Это злодеяние подлежит справедливому возмездию».

Рорбах отослал графиню в Хайльбронн, поскольку этим городом владели крестьяне. Они заняли город еще в начале восстания, вожаки восставших с удобствами расположились в ратуше. Прикидывая свои дальнейшие действия, они обнаружили, что «меммингенские статьи» совершенно бесполезны. Например, манифест ничего не говорил о крупном бизнесе. Крестьяне Хайльбронна считали, что крупный бизнес угнетает их ничуть не меньше церкви и князей. Они вознамерились «исправить» это упущение самостоятельно. «Торговые компании, такие как дома Фуггеров, Хохштеттеров и Вельцеров, должны быть распущены», – гласила предложенная поправка.

Не зная, когда мятежники могут прийти за ними – и придут ли вообще, – Фуггер оставался в Аугсбурге. Сельская местность пылала, Бибербах пал, и потому не было места безопаснее собственного дома. Он присоединился к магистратам, обсуждавшим, как защитить город. Подобно Вайссенхорну, Аугсбург призвал наемников. Впрочем, меры предосторожности не гарантировали безопасности. Лучшим примером тому служила Австрия, где жители Зальцбурга взбунтовались против Маттеуса Ланга, епископа, который короновал Максимилиана в Тренто и который, как бы обнажая тонкую грань между церковью и государством, управлял Тиролем и надзирал за исполнением контрактов Фуггера в Шваце. Ланг происходил из богатой аугсбургской семьи, был жаден и жесток. Купив место епископа, он отменил старинные привилегии и повысил налоги для горожан и крестьян. Угроза «ереси Лютера» обеспечила предлог забрать силой то, что не удавалось взять уговорами. «Прежде всего покончу с бюргерами[73], – говорил он, – а там дойдет дело и до селян». Подобно папе Юлию II и трирскому епископу фон Грайффенклау, он был клириком с сердцем полководца. Он покинул город, чтобы набрать войско, и вернулся готовым к битве, на белом коне и с четырьмя отрядами солдат. Когда Ланг казнил крестьянина, который освободил осужденного священника-лютеранина, крестьяне присоединились к горожанам, жаждавшим мести. Они напали на людей Ланга с серпами и вилами и преследовали вплоть до замка на вершине холма. Замок имел толстые двойные стены и был возведен на скалистом утесе. Пушки не могли его уничтожить. Однако Ланг очутился в ловушке. Народ Зальцбурга беспрепятственно обстреливал стены и ломал ворота, а Ланг прятался внутри. Прошло четыре месяца, прежде чем фон Трухзесс наконец снял осаду. Эти четыре месяца для Ланга не прошли даром – он впал в безумие.

Среди всех крестьянских вожаков наиболее опасным для Фуггера был Томас Мюнцер. Не потому, что у него было больше всего пушек, но потому, что его популистские речи пользовались громадной популярностью. Священник из Тюрингии, Мюнцер был самопровозглашенным мистиком, верил в общественную собственность и полагал, что только ликвидация частной собственности проложит путь к справедливости. Его последователи радовались, когда он возглашал, что Господь велел убивать богатых. «Если кто хочет по-настоящему реформировать христианство, следует избавиться от спекулирующих извергов, – заявлял он. – Сами вельможи виновны в том, что бедные люди сделались их врагами». Контраст между Фуггером и Мюнцером поистине разительный. Первый – апологет капитализма, второй – ярый коммунист. Оба стали героями своих политических лагерей в годы холодной войны. Западная Германия напечатала портрет Фуггера на почтовой марке, а Восточная Германия поместила портрет Мюнцера на купюре достоинством 5 марок.

Большинство крестьянских вождей решали исключительно локальные вопросы. Мюнцер мыслил глобально и стремился, так сказать, всемерно распространять коммунистический милленаризм. Он проповедовал во Франкфурте, Ганновере и Нюрнберге. После переполоха, устроенного в Фульде[74], он провел некоторое время за решеткой. Если бы ученики не упросили его вернуться домой, Мюнцер, возможно, остался бы в Южной Германии и нашел бы сторонников в Аугсбурге. Пламенный трибун, он говорил настолько убедительно, что ему внимал даже защитник Лютера, Фридрих Мудрый. Выслушав Мюнцера, Фридрих понял, что не знает, кому верить – Лютеру или Мюнцеру.

Лютер нежданно обрел соперника, человека с конкурирующим и не менее убедительным видением будущего. Лютер воспринимал Мюнцера как врага, который мешает реформировать церковь через возвращение к строгому соблюдению Священного Писания. Он соглашался с Мюнцером в том, что ростовщичество и индульгенции суть преступления и что Германии необходимо освободиться от власти Рима. Но Лютер считал, что Библия, а не папа является авторитетом для верующего, тогда как Мюнцер заявлял, что Бог обращается непосредственно к человеку – и приводил в пример себя. Сторонники Мюнцера потешались над Лютером, желали тому неприятностей и звонили в колокольчики, заглушая его проповеди. Осознав угрозу реформаторскому движению снизу, Лютер отказался от своей приверженности мирным действиям. Он стал невольным союзником Фуггера и призывал правителей сделать все возможное, дабы усмирить крестьян. «Давите их, душите, истребляйте, в тайных укрытиях и прилюдно, как если бы преследовали бешеных собак, – писал Лютер. – Убивайте всех, Господь отличит своих». Мюнцер же подстрекал крестьян: «Нападайте, нападайте, куйте железо, пока оно горячо».