В 1525 году, пока король Франциск томился в тюрьме, Карл предложил Фуггеру план, как ликвидировать монополию Португалии на торговлю пряностями. Идея состояла в том, чтобы добраться до Азии не вокруг Африки, подобно Васко да Гаме, а вокруг Южной Америки, по следам Магеллана (тот три года назад первым в мире совершил кругосветное путешествие). Испания, таким образом, сможет достичь Островов пряностей – ныне это Индонезия – с востока и избежит контролируемых португальцами вод Индии.

Фуггер согласился принять участие в этой затее и загрузил медью в Любеке пять кораблей. Эти корабли ушли в Испанию и присоединились к флоту под командованием капитана Гарсия Хофре де Лоайсы. Капитан собирался обменять медь на мускатный орех, гвоздику и прочие пряности, какие удастся найти. К сожалению для Фуггера, буря уничтожила флот, лишь один корабль сумел достичь островов. Португальцы узнали об экспедиции и захватили этот корабль. Фуггер потерял все свои вложения в императорское предприятие.

Интереснее всего в этом эпизоде то обстоятельство, что он косвенно намекает на причастность Фуггера к экспедиции Магеллана. Официально считается, что плавание оплатили император Карл и фламандский предприниматель Кристоф де Аро. Но согласно иску, позже выдвинутому племянниками Фуггера, де Аро был не более чем «маской» для Фуггера. Иск гласил, что де Аро должен Фуггерам 5400 дукатов – ровно столько, сколько фламандец якобы вложил в финансирование экспедиции Магеллана. Сам де Аро отрицал долг и утверждал, что взял деньги из собственных сундуков. Не приходится сомневаться, что Фуггер и де Аро сотрудничали; Фуггер нанял де Аро в качестве агента в экспедиции Лоайсы. Но других доказательств причастности Фуггера к экспедиции Магеллана не существует, посему о реальной подоплеке событий остается лишь гадать. Отсутствие документов легко объяснимо. Португалия, которая ненавидела Испанию, являлась одним из лучших клиентов Фуггера; Якоб вовсе не стремился оттолкнуть такого прибыльного клиента. Становится ясным, кстати, и то, почему сохранились только немецкие документы о финансировании экспедиции Лоайсы – и ни одного испанского: Фуггер не желал «стравливать» своих клиентов между собой.

В 1525 году в Германии вспыхнуло крупнейшее народное восстание, какое когда-либо видела Европа. Ставшее впоследствии известным как крестьянская война в Германии, это восстание оставило после себя десятки, сотни, тысячи выжженных полей, спаленных дотла деревень и разоренных монастырей. Погибли около ста тысяч человек. Жестокость и варварство противников ужасали, а опустошение, принесенное войной, было столь велико, что надолго отпугнуло следующие поколения от самих мыслей о бунтах. Минуло три с половиной столетия, прежде чем европейский рабочий класс – в годы французской революции – набрался решимости снова взяться за оружие. Фридрих Энгельс, соратник Карла Маркса, написал книгу об этой войне[71]и утверждал, что она послужила прообразом конфликта между капитализмом и коммунизмом. «Пора снова показать немецкому народу неладно скроенные, но крепко сшитые фигуры Великой крестьянской войны», – писал Энгельс в предисловии, ибо «противники, с которыми приходится сражаться, большей частью те же самые».

Фуггер вряд ли нашел бы общий язык с Энгельсом. Как покажут события, Фуггер до последнего защищал частную собственность. Энгельс же захватил бы все, чем владел Фуггер, и раздал народу. Впрочем, оба они трактовали восстание как экономический катаклизм. Именуя крестьян «невежественным сбродом», Фуггер – это весьма забавно – был уверен, что они думают только о деньгах. Он отвергал их жалобы на лишение права ловить рыбу, на продажных священников и несправедливое правосудие. Для него эти жалобы и страдания являлись «дымовой завесой», за которой крестьяне норовили спрятать свои истинные цели – добиться прощения долгов и перераспределить богатство. Строительство жилых домов в Фуггерай свидетельствует о том, что Якоб уважал людей, готовых честно работать. Но взбунтовавшиеся крестьяне к таким людям не относились. Для него они были ленивыми паразитами, жаждущими подачек. «Они хотят стать богатыми, не работая», – писал Фуггер своему клиенту, герцогу Георгу Бранденбургскому. Вообще-то Фуггер был не просто сторонним наблюдателем. Фактически он оказался катализатором крестьянской войны. Для вождей бунтовщиков он олицетворял гнет и принуждение. Многие были бы не прочь убить его. Вынужденный примкнуть к «консерваторам», Фуггер принял деятельное участие в подавлении восстания.

Начала эту войну графиня фон Лупфен, проживавшая в замке в Шварцвальде. Она увлекалась вязанием и использовала раковины улиток в качестве катушек, чтобы наматывать пряжу: легкие, нужного размера, эти раковины вдобавок выглядели намного симпатичнее обычных деревяшек. Осенью 1524 года раковины у графини закончились, и она велела крестьянам отложить все повседневные заботы и набрать еще раковин. Казалось бы, типичная просьба взбалмошной графини, ничего особенного. Но графиня не учла, что крестьяне занимались уборкой урожая и им было не до глупых поручений. Обозленные крестьяне побросали инструменты своего труда и устроили забастовку. Некий очевидец, шокированный тем, что обыкновенно смиренные крестьяне посмели возражать графине, писал, что выглядело все так, будто колосья попросили влаги или коровы потребовали корма. Преувеличение, конечно, – ведь протесты случались и ранее. Однако столкновение в Лупфене быстро вышло за пределы Шварцвальда, и вскоре крестьяне по всей Германии последовали примеру своих лупфенских собратьев.

В Меммингене, в шестидесяти милях от Аугсбурга, около десяти тысяч крестьян собрались в полях за городом. Скорняк по имени Себастьян Лотцер один из немногих в этой толпе умел читать и писать. Он составил петицию к Швабский лиге – военизированной региональной организации, которую Фуггер финансировал в войне рыцарей. Письмо Лотцера стало манифестом восставших. Некоторые требования «меммингенских статей» – налоговые льготы, право на охоту и рыбалку – были просто прогрессивными. Другие – ликвидация частной собственности и крепостного права, возможность самостоятельно выбирать священников – представлялись поистине революционными.

Эрцгерцог Фердинанд был наиболее влиятельным членом Швабской лиги. Он обратил внимание на крестьян после того, как изгнанный герцог Ульрих попытался заручиться их поддержкой, чтобы вернуть себе утраченные владения. Ульрих рассчитывал на крестьянскую массу и потому сулил им всевозможные льготы, если они помогут ему прогнать «оккупантов»-Габсбургов из Штутгарта. Фердинанд решил вмешаться, прежде чем еще больше крестьян примкнет к восстанию. Но лига зависела от наемников, а те по-прежнему не спешили возвращаться из-под Павии. Кроме того, у лиги не было средств на оплату услуг наемников. Фердинанд приказал военачальнику лиги, Георгу фон Трухзессу, повременить с выступлением, пока ищутся деньги. Хохштеттер, аугсбургский банкир, который иногда сотрудничал с Фуггером, только хмыкнул и отказался. Город Ульм усомнился в правильности действий эрцгерцога. Но в итоге Фердинанд отыскал финансы. Он писал фон Трухзессу: «Извещаю, что договорился о займе от Фуггера».