Герти смотрит на Руби и Раджа:

— Во сколько вы завтра уезжаете?

— Рано утром, — отвечает Радж.

— Обидно, — вздыхает Руби.

— В семь вечера мы выступаем в Нью-Йорке, — объясняет Радж. — Приехать нужно до полудня, всё уладить с рабочими сцены.

— Жаль, что вам надо уезжать, — сетует Герти. — Погостили бы у нас подольше.

— И мне жаль, — отвечает Руби. — А вы приезжайте к нам в Вегас. Поселим вас в отдельном домике. Покажу вам Кристал, это мой шетлендский пони, она толстая, как шарик! В день по лужайке травы съедает!

— Ну и ну! — смеётся Майра, нарезая стручковую фасоль у себя на тарелке. — А теперь у меня к вам деликатная просьба. Не хотела заводить об этом разговор, вас-то, наверное, и так замучили; точно так же к Дэниэлу все наши друзья пристают — мол, поставь нам диагноз, — но раз уж у нас в доме два фокусника, я не отпущу вас, пока не покажете какой-нибудь трюк.

Брови Раджа взлетают вверх. Вокруг звенящая тишина — ведь живут они, считай, в лесу.

Майра, покраснев, откладывает вилку.

— Много лет назад один уличный артист показал мне фокус с картами. Попросил вытянуть любую и развернул передо мной колоду, на секунду, не больше. Мне попалась девятка червей. И он угадал. Я попросила повторить — а вдруг в колоде одни девятки червей? Секрета я так и не разгадала.

Радж и Руби переглядываются.

— Внушение, — объясняет Руби. — Это когда фокусник навязывает вам тот или иной выбор.

— Нет, не похоже, — возражает Майра. — Он ничего мне не навязывал, ни словом ни делом. Я сама выбрала карту.

— Это только кажется, — говорит Радж. — Есть два вида внушения. Психологическое — когда фокусник словами подталкивает вас к определённому решению. И физическое — его-то, видимо, он и применил, — когда один предмет выделяют среди прочих. Он мог задержаться на девятке червей долей секунды дольше.

— Долгое предъявление, — добавляет Руби. — Классический приём.

— Удивительно! — Майра облокачивается на спинку стула. — Впрочем, признаюсь, я даже… слегка разочарована. Не ожидала, что разгадка окажется столь прозаичной.

— Мы, фокусники, народ приземлённый. — Радж аккуратно срезает с индюшачьей ножки мясо и сдвигает на край тарелки. — Рационалисты. А иначе не получится создавать иллюзии, вводить людей в заблуждение.

Слова эти для Дэниэла — будто укол, лишнее напоминание о том, что всегда было ему неприятно в Радже. Радж — прагматик, делец. До встречи с ним Клара страстно любила фокусы, дышала ими. Теперь Радж живёт в особняке, а Клара умерла.

— Думаю, у моей сестры был другой взгляд на профессию, — возражает Дэниэл.

Радж поддевает вилкой маринованную жемчужную луковицу.

— То есть как?

— Клара понимала, что магия может служить средством обмана, но сама стремилась делать прямо противоположное — открывать людям новые истины, более высокого порядка. Срывать пелену с глаз.

Подсвечник посреди стола затеняет нижнюю часть лица Раджа, но глаза его сверкают.

— Если хочешь знать, верю ли я в своё дело, считаю ли его благородным, — что ж, и я мог бы спросить тебя о том же. Это моё ремесло, и оно для меня столь же важно, как для тебя твоё.

Кусок застревает у Дэниэла в горле. Дэниэл с ужасом думает: а вдруг Радж знал с самого начала, что его отстранили, но молчал из жалости или из чувства такта?

— Что ты имеешь в виду?

— По-твоему, это благородно — посылать молодых ребят на смерть? — вопрошает Радж. — Ты служишь истине высокого порядка?

Герти и Руби переводят взгляд с Раджа на Дэниэла. Дэниэл, откашлявшись, начинает:

— Я глубоко убеждён в том, что армия необходима, — что правда, то правда. Не мне судить, благородное мое дело или нет. Но дело солдат — да.

Слова его звучат достаточно убедительно, но Майра, должно быть, уловила напряжение в его голосе. Она молчит, уставившись в тарелку. Дэниэл понимает, она отводит взгляд из вежливости, что бы там ни крылось, и оттого еще больше чувствует себя лжецом.

— Даже сейчас? — спрашивает Радж.

— Тем более сейчас.

Дэниэл хорошо помнит ужас 11 сентября. Его лучший друг детства, Эли, работал в Южной башне. Когда в неё врезался второй самолёт, Эли стоял на лестнице между семьдесят седьмым и семьдесят восьмым этажами и указывал людям путь к скоростному лифту. «Выходим! — кричал он, — Все выходим!» До этого некоторые были парализованы страхом. Позже его коллега, который тоже был в Торговом центре во время теракта еще в феврале 1993 года, говорил об Эли: «Его голос вернул меня к жизни». Эли выбрался на крышу в надежде на эвакуацию, как тогда, в 1993-м, позвонил жене. «Я люблю тебя, милая, — сказал он. — Дома буду поздно». В десять утра Южная башня рухнула.

— Тем более сейчас? — переспрашивает Радж. — Когда Ирак опустошён? Когда изуверы пытают заключённых в Абу-Грейбе? Когда ядерного оружия у Ирака так и не нашли?

Радж смотрит Дэниэлу в глаза. Вегасский трюкач, знаменитость и модник — не так он прост, как думал Дэниэл.

— Папа… — вступает Руби.

— Угощайтесь! — предлагает Майра, подняв блюдо с фасолью.

— Жестокий тиран губит и угнетает сотни тысяч людей, а мы, по-твоему, должны терпеть? — возмущается Дэниэл. — А геноцид курдов, а насилие в Кувейте? А похищения мужчин из клана Барзани? А химические атаки, а массовые убийства?

Хмель наконец ударил в голову. Рассудок туманится, и Дэниэл доволен, что всё-таки сумел, когда понадобилось, перечислить преступления Хусейна.

— США при выборе политических союзников никогда не руководствовались моралью. Они сотрудничают с пакистанской военщиной. Они поддерживали зверства Хусейна. А теперь ищут то, чего нет и в помине. Ядерная программа Ирака закончилась в 1991-м. Ничего там нет — ничего, кроме нефти.

В глубине души Дэниэл чувствует, что Радж прав, но боится признать его правоту. Он видел жуткие фотографии из тюрьмы Абу-Грейб: голые заключённые, избитые, истерзанные, на головах мешки. Ходят слухи, что Хусейна собираются повесить во время Курбан-байрама, исламского праздника, — глумление над религией, причём глумятся не враги.

— Ничего ты об этом не знаешь, — возражает Дэниэл.

— Как — не знаю? — Радж вытирает салфеткой рот. — Не просто так ни одна страна мира не поддерживает войну в Ираке. Кроме Израиля.

Он говорит не подумав, будто забыв, кто его собеседники. Или всё было рассчитано? Голды невольно и мгновенно напрягаются, каждый. Дэниэл относится к сионизму сдержанно, однако сейчас он стискивает зубы, сердце колотится как бешеное, будто при нём оскорбили его мать.

Майра откладывает вилку:

— То есть как?

Впервые со дня приезда Раджу изменяет уверенность.