— Вот как? — Дэниэл не знает, что сказать. Кофейку бы сейчас! Обычно его варит Майра, но на сей раз кофейник пуст. — Почему?

— Потому что выступаем допоздна, иногда до часу ночи или позже, — объясняет Руби. — В такие дни я учусь на дому.

Руби ещё в пижаме с Бобом Квадратные Штаны, из-под белой майки торчит розовый лифчик. Майка не то чтобы совсем в обтяжку, но Дэниэл бы не отказался видеть поменьше.

— А-а, — тянет Дэниэл, — как всё сложно у вас!

Руби оборачивается к Раджу:

— Вот видишь?

— Да что тут сложного? — возражает Радж. — Идёшь в школу — встаёшь рано, в дни представлений — поздно.

— Маму мою видели? — спрашивает Дэниэл.

— Ага, — кивает Руби. — Она тоже встала рано. Попили вместе кофе, и она ушла на тайцзи. — Руби кладёт на стол вилку — звяк! — А соковыжималка у вас есть?

— Соковыжималка? — переспрашивает Дэниэл.

— Ага. Мы с папой нашли сок в холодильнике, — Руби поднимает стакан, едва не расплескав, — но мы больше любим сами делать.

— Нет, — отвечает Дэниэл, — нет у нас соковыжималки.

— Не беда, — щебечет Руби, вонзая вилку в краешек омлета. — А что вы обычно едите на завтрак?

Вопрос совершенно невинный, но Дэниэлу тяжело даётся беседа. Вдобавок кофеварка не включается. Он засыпал в фильтр молотого кофе, налил воды, нажал на кнопку, но красный огонёк почему-то не горит.

— Я обычно не завтракаю, — отвечает Дэниэл. — Беру на работу кофе, и всё.

Тихие шаги на лестнице — и в кухню вплывает Майра. Волосы, свежевымытые и высушенные феном, разлетаются крыльями.

— Доброе утро! — говорит она.

— Доброе, — откликается Радж.

— Доброе, — вторит Руби и вновь обращается к Дэниэлу: — А почему вы сегодня не на работе?

— Вилка, милый, — замечает Майра. И, приобняв Дэниэла сзади, вставляет вилку в розетку. Тут же вспыхивает красный огонёк.

— Завтра же День благодарения, Ру, — объясняет Радж. — Сегодня у всех выходной.

— A-а. Точно. — Ещё уголок омлета. Руби ест его с краёв, оставив на закуску толстую, аппетитную серёдку. — Вы ведь врач, да?

— Верно. — Всю глубину его унижения — оттого что карьера, такая успешная, теперь висит на волоске — лишь подчёркивает особняк Раджа, кашемировый свитер, соковыжималка. С огромным усилием Дэниэл вспоминает вопрос Руби. — Я работаю в призывной комиссии. Проверяю, здоровы ли солдаты, можно ли их отправлять на войну.

Радж хохочет:

— Нечего сказать, парадокс! Ну и как, нравится?

— Очень, — заверяет Дэниэл. — Я уже пятнадцать с лишним лет в армии.

Даже сейчас он говорит об этом с гордостью. Кофе тонкой струйкой стекает в кофейник.

— Ясно, — отвечает Радж таким тоном, будто его загнали в угол.

— А вы? — спрашивает Майра. — Довольны своей работой?

Радж улыбается:

— Ещё бы!

Майра подаётся вперёд, опершись локтями на кухонный стол:

— До чего интересно — для нас это совсем другой мир! Вот бы посмотреть на ваше выступление! В Ольстерском центре исполнительского искусства вас с радостью примут когда угодно — только, боюсь, это уже не ваш размах.

— А вы приезжайте к нам в Вегас, — приглашает Радж. — Мы выступаем каждую неделю, с четверга по воскресенье.

— Четыре вечера подряд! — изумляется Майра. — Должно быть, утомительно.

— Я так не считаю, — отвечает Радж добродушно, но улыбка натянутая, точно приклеенная. — А вот Рубина…

— Пап, — просит Руби, — не надо меня так называть.

— Но тебя так зовут.

— Да, мне дали это имя. — Руби морщит нос. — Дать-то дали, да никто меня так не зовёт.

— Ox, — спохватывается с улыбкой Дэниэл, — а я вчера назвал!

— Вы другое дело, — отвечает Руби, — вы же чужой.

В кухне повисает молчание, и Руби вся поникает.

— Ой… Простите. Совсем не то хотела сказать — никакой вы не чужой.

Руби с мольбой смотрит на Раджа. Дэниэл тронут её поведением: подросток, а бежит цепляться за отца, ищет защиты.

— Ничего, дружок. — Радж ерошит ей волосы. — Всем всё понятно.

Они садятся в машину Дэниэла, все впятером, — Герти наперебой предлагают сесть впереди и неохотно соглашаются, когда она пристраивается сзади рядом с Руби. Они едут в Музей реки Гудзон, в исторический квартал, а потом на прогулку в заказник Мохонк. Дэниэл несётся по полю наперегонки с Руби, из-под ног летит слякоть, пачкая им куртки. Дэниэл ахает от восторга, вдыхая дивный холодный воздух. Когда начинается снегопад, Руби, против ожиданий Дэниэла, не жалуется, а хлопает в ладоши: «Здесь как в Нарнии!» И все смеются, идя к машине.

Между тем Руби продолжает его удивлять. К примеру, за ужином, когда Герти рассказывает о своих хворях. Её излюбленная тема неизменно пугает Дэниэла с Майрой, и на этот раз они в тревоге переглядываются.

— У меня была мозоль на ноге, целый год не заживала, — жалуется Герти. — Но это ещё не всё. Из-за инфекции начался этот, как его… лимфаденит. Лимфоузлы распухли, как мячи для гольфа, и волосы на ногах перестали расти. А инфекция перешла в пах.

— Ма! — шипит Дэниэл. — Мы же за столом!

— Простите меня, — говорит Герти. — А антибиотики на меня не действовали. Ну, врач посмотрел и говорит: лимфоузлы придётся вскрывать. Меня оперировали два хирурга, один постарше, другой молодой, и молодой говорит: «Полюбуйтесь, сколько гноя!» Поставили дренаж, и я лежала, пока весь гной не вытек.

— Ма! — повторяет Дэниэл. Радж отложил вилку, Дэниэл помертвел от ужаса и готов заклеить Герти рот пластырем, но Руби слушает с интересом.

— Так в чём же дело? — спрашивает она. — Отчего было воспаление?

— Даже не знаю, стоит ли говорить за едой, — мнётся Герти, — но раз уж интересно…

— Неинтересно, — твёрдо отвечает Дэниэл. — Во всяком случае, не сейчас.

К его удивлению, Руби так же расстроена, как Герти. Пока Майра уточняет у Раджа расписание гастролей, Руби наклоняется к бабушке и шепчет:

— Расскажешь мне позже.

Герти вспыхивает от радости. Это бывает так редко, что Дэниэл готов поблагодарить Руби.

Дэниэл чистит на ночь зубы и думает об Эдди. Вопрос Эдди о Саймоне — предсказала ли гадалка его смерть — не даёт ему покоя.

Дэниэл не знает, какую дату назвала гадалка. Саймон сказал лишь, что умрёт «молодым», — дело было в ту сумбурную, пьяную ночь, неделю спустя после смерти отца, на чердаке дома номер семьдесят два на Клинтон-стрит. Но умереть в тридцать пять — тоже значит молодым. И в пятьдесят тоже. Столь пустячную подробность Дэниэл тут же забыл. Скорее Саймон сам себя загнал в могилу. Не потому что был геем — Дэниэл, пусть и было ему трудновато с братниной ориентацией, далеко не моралист и не гомофоб, — дело в его беспечности и эгоизме. У Саймона была одна цель — удовольствие. Долго так не протянешь.