Бессмертники - Хлоя Бенджамин

* * *

Варе тринадцать.

За последнее время она выросла на три дюйма, между ног уже темнеет пушок. Груди умещаются в ладонях, розовые соски — с мелкую монету. Волосы до пояса, русые — ничего общего ни с тёмным ёжиком Дэниэла, ни с лимонно-жёлтыми кудрями Саймона, ни с Клариными медно-рыжими локонами. По утрам она заплетает их в две французские косы; приятно, когда они на ходу хлещут по спине лошадиными хвостами! Нос пуговкой — ни на чей в семье не похож, так она пока думает. К двадцати годам он вытянется, обретёт орлиную величавость — точь-в-точь как у мамы. Но до этого ещё далеко.

Они шагают по кварталу дружной четвёркой: Варя, старшая; одиннадцатилетний Дэниэл, девятилетняя Клара и семилетний Саймон. Дэниэл впереди, ведёт их с Клинтон-стрит на Деланси-стрит, потом налево, на Форсайт-стрит. Они огибают парк Сары Рузвельт, держась в тени деревьев. Вечерами в парке буянят, однако во вторник утром здесь почти никого, лишь кое-где молодые люди валяются лицом в траву, отсыпаясь после антивоенных акций.

По Эстер-стрит они идут молча. Надо скорей миновать отцовское ателье «Мастерская Голда»; отец, конечно, их вряд ли заметит — Шауль обычно с головой погружен в работу, будто не брюки шьет, а вселенную творит, — и всё-таки он может разрушить очарование этого душного июльского дня, стать преградой на пути к зыбкой, призрачной цели, что маячит впереди на Эстер-стрит.

Саймон хоть и младший, но не отстаёт. На нём обрезанные джинсы, доставшиеся от брата; Дэниэлу в семь лет они были впору, а худенькому Саймону великоваты. В руке болтается сумка из китайки, затянутая шнурком, внутри шуршат банкноты да весело позвякивает мелочь.

— Где это? — спрашивает Саймон.

— Кажется, здесь, — говорит Дэниэл.

Они смотрят на старый дом, расчерченный зигзагами пожарных лестниц, на тёмные окна пятого этажа, за которыми, по слухам, обитает та, кого они ищут.

— Как туда попасть? — спрашивает Варя.

Дом почти такой же, как их собственный, только не коричневый, а бежевый, и этажей не семь, а пять.

— Давайте позвоним, что ли, — предлагает Дэниэл. — Пятый этаж.

— Ага, — кивает Клара. — А номер квартиры?

Дэниэл достаёт из заднего кармана скомканный магазинный чек. И краснеет.

— Не знаю точно.

— Дэниэл! — Варя, привалившись к стене, обмахивается: жара под тридцать градусов, лицо в испарине, влажная юбка липнет к ногам.

— Погодите, — просит Дэниэл, — дайте вспомнить.

Саймон садится прямо на асфальт, матерчатая сумка медузой плюхается между колен. Клара выуживает из кармана ириску, но едва успевает развернуть, как дверь подъезда распахивается и выходит парень в лиловых очках и распахнутой рубашке в «индийский огурец».

Он кивает Голдам:

— Хотите зайти?

— Да, — отвечает Дэниэл. — Пошли.

И делает шаг вперед, благодарит парня в лиловых очках и, не дожидаясь, пока дверь захлопнется, первым заходит в подъезд, подавая пример остальным, — Дэниэл, их бесстрашный незадачливый вожак, он-то всё и затеял.

На прошлой неделе он зашёл к Шмульке Бернштейну в лавку кошерной китайской еды — захотелось горячего пирожка с заварным кремом, вкусного даже в жару — и услыхал разговор двух мальчишек. Очередь длинная, вентиляторы на всю катушку — пришлось вытянуть шею, чтобы расслышать, что они говорили о постоялице с верхнего этажа дома на Эстер-стрит.

По дороге домой, на Клинтон-стрит, семьдесят два, сердце у Дэниэла подпрыгивало. В спальне Клара и Саймон играли на полу в «горки-лесенки»[1], Варя лежала с книгой у себя наверху. Зоя, чёрно-белая кошка, растянулась на батарее, нежась в солнечном квадрате.

Тут Дэниэл и выложил им свой план.

— Ничего не понимаю. — Варя упёрлась грязной подошвой в потолок. — Чем именно она всё-таки занимается?

— Я же говорил! — Дэниэл весь кипел. — У неё есть сверхсилы!

— Какие? — спросила Клара, передвигая фишку. Всю первую половину лета она разучивала карточный фокус «туз Гудини», но получалось пока не ахти.

— Говорят, — объяснил Дэниэл, — она судьбу умеет предсказывать. Знает, что тебя ждёт — хорошая жизнь или плохая. И кое-что ещё. — Дэниэл наклонился вперёд, упершись обеими руками в дверной косяк. — Она знает, кто когда умрёт.

Клара встрепенулась.

— Ерунда! — фыркнула Варя. — Этого никто сказать не может.

— А если может? — не сдавался Дэниэл.

— Тогда я не хочу знать.

— Почему?

— Потому что. — Варя отложила книгу и села на кровати, свесив ноги. — А вдруг что-нибудь плохое скажут? Вдруг она скажет, что ты умрёшь маленьким?

— Тогда уж лучше знать, — решил Дэниэл. — Чтобы все дела успеть доделать.

Все замолчали. И вдруг Саймон расхохотался, трепеща всем телом, как птичка. У Дэниэла вспыхнули щёки.

— Я не шучу, — сказал он. — Возьму да пойду. Ни дня больше не выдержу здесь, взаперти. С меня хватит. Кто, чёрт подери, со мной?

Может статься, вся затея кончилась бы ничем, не будь на дворе макушка лета — позади полтора месяца душной скуки, впереди ещё столько же. Кондиционеров в квартире нет, и вдобавок в тот год, 1969-й, им кажется, будто всё самое интересное в жизни проходит мимо. Другие упиваются в стельку в Вудстоке и горланят «Волшебника пинбола»[2], смотрят «Полуночного ковбоя» — фильм, на который детей Голд не пускают. Они устраивают беспорядки в «Стоунволл-инн»[3], вышибают двери парковочными счётчиками, бьют стёкла, крушат музыкальные автоматы. Их убивают самыми изуверскими способами — взрывают, расстреливают очередями по пятьсот пятьдесят пуль, — а их лица тут же, с немыслимой быстротой, появляются в телевизоре на кухне у Голдов. «Сукины дети, по луне ходят!» — сказал Дэниэл (с недавних пор он щеголяет крепкими словечками, но лишь на безопасном расстоянии от матери). Джеймс Эрл Рей[4] осуждён, Серхан Серхан[5] тоже, а дети Голд знай себе играют в камушки и вышибалы, да метают дротики, да вытаскивают Зою из её нового дома в дымоходе за плитой.