Полночь. Этот колокол бил потому, что настала полночь!

Колокол?.. Но ведь монах сказал: «Монастырь разрушили, колокольню разобрали на кирпичи, колокол увезли».

Тогда откуда раздавались эти звуки?

Серега замер, сжался. Казалось, сейчас произойдет что-то ужасное…

Но вокруг по-прежнему царила темнота.

Только ветер поднялся, и деревья, подступившие к дороге, сильнее зашумели листвой.

Серега оглянулся. Малинка сидела прямо и неподвижно, но теперь она зажмурилась.

Конечно, ей было страшно.

Еще бы!

Ему тоже.

И Валентину тоже. Потому что голос его дрогнул, когда он сказал:

— Поехали, поехали отсюда!

Он завел мотор, глянул в зеркальце — и вдруг дико вскрикнул.

Серега тоже посмотрел туда — и крик Валентина «Беги!» оказался лишним, потому что и без этого Серега пулей вылетел из машины, не забыв с силой захлопнуть дверцу.

С другой стороны с такой же сверхзвуковой скоростью выскочил Валентин. При этом он успел выхватить из стояка ключи и нажал кнопку на брелоке, заблокировав все двери.

Потом схватил Серегу за руку и оттащил в сторону.

Они смотрели на машину и на то, что было внутри ее, — и не верили своим глазам!

* * *

— Как не его сердце?! — изумился доктор, а Сапожников криво усмехнулся.

Конечно, это не было сердце заключенного Краева! Даже могущественный полковник Грушин не смог бы в течение какого-то часа, который был дан доктором Краевым, добыть подлинное сердце из полицейской клиники.

Но жена полковника работала в медицинском университете. Она и взяла из кабинета анатомии учебное пособие — пораженное инфарктом сердце неизвестного и давным-давно умершего человека.

Грушин и Сапожников были убеждены, что Краев просто-напросто одержим желанием похоронить отца с сердцем в груди. Но они ошиблись: он был одержим другим желанием! Однако заставить чужое, давно остановившееся сердце биться как живое не смогло бы никакое колдовство и никакая даже самая черная магия!

Так же, как и самая белая.

Короче, Сапожников смекнул, что настало время смываться.

Он осторожно попятился, от души надеясь, что Краев слишком ошеломлен, чтобы это заметить.

Надежда оказалась напрасной…

Краев обернулся.

— Так вы меня обманули, Сапожников? — просвистел он голосом, напоминающим змеиное шипение.

— Сапожников?.. — глухо повторил монах, и Николай Ильич встретился глазами с его темным, мрачным взором, в котором внезапно сверкнула последняя искра давно погасшей жизни. — Сапожников… Знахаркин… Захаркин…

Захаркин?! Откуда монах знает…

Но тут костлявая темная рука с силой толкнула Николая Ильича в плечо, и монах воскликнул:

— Беги!

Сапожников не стал тратить время на ненужные вопросы! Он просто рванул к лестнице… и вдруг заметил, что коридор, который казался пустым, заполнен людьми! Они сидели и стояли вдоль стен — странные темные фигуры с мертвенно-бледными лицами и фосфоресцирующими глазами. И все они тянулись к нему, все хотели схватить его!

«После полуночи увидите!» — обещал Краев.

Да лучше бы не видеть!

Сапожников метнулся к середине коридора, чтобы эти люди до него не дотянулись.

В это мгновение пуля просвистела мимо головы и врезалась в окно в противоположном конце коридора.

Со звоном осыпались стекла, а потом раздались задушенный вскрик Краева и громовой голос монаха:

— В окно! Давай в окно!

Сапожников с разбегу вскочил на подоконник, схватился за ветхую раму и, прежде чем прыгнуть со второго этажа, обернулся.

Черная фигура в рясе держала Краева за горло, притиснув к стене.

В это мгновение доктор вскинул пистолет и выстрелил монаху в локоть руки, которая сжимала его горло.

Вслед за грохотом выстрела Сапожников услышал сухой резкий треск, какой издает пораженное молнией старое дерево, — и рука монаха… вывалилась из рукава рясы и упала на пол, словно сломанная ветка!

Сапожников от неожиданности покачнулся — и не прыгнул, а рухнул вниз.

Впрочем, в не столь еще далекие молодые годы он служил в ВВС, а потому сгруппировался в прыжке, приземлился, перекатился, вскочил, затравленно озираясь и потирая ушибленный бок.

У Сапожникова было полминуты, не больше, прежде чем Краев успеет добежать до окна и открыть по беглецу пальбу. И, очень может быть, оставить его здесь лежать, подобно двум другим трупам — одному в белом халате, другому с монтировкой…

Можно, конечно, броситься за ворота и скрыться в темноте, однако бегать по незнакомому лесу вокруг этого несусветного места Сапожникову совсем не хотелось.

Лучше удрать на машине! Больше свободы для маневра. И легче будет смыться отсюда вместе с Серегой — когда он его найдет.

Вопрос только, где его искать…

Впрочем, Сапожников не сомневался, что найдет обязательно!

Он метнулся к «Хаммеру», но через стекло увидел, что ключей зажигания на месте нет. Зато в стояке «Скорой» ключи торчали, это было видно через распахнутую дверцу!

Сапожников помчался к «Скорой», однако зацепился за что-то ногой и растянулся на земле. Попытался вскочить — но не смог.

«За корень задел, что ли?» — с досадой подумал он, повернул голову — и увидел…

Это был не корень.

Это был труп в белом халате.

Мертвец приподнял простреленную голову и, вытянув руку, вцепился в ногу Сапожникова.

Окровавленный рот кривился в ухмылке. Веки медленно приподнялись, и Сапожников встретил мутный взгляд потускневших глаз. Но тотчас же глаза налились ледяным зеленоватым фосфоресцирующим светом, бледное лицо искривилось в ухмылке, и труп начал медленно подтягивать Сапожникова к себе.

Николай Ильич рванулся, но кто-то схватил его за плечи. Леденящий холод от этого прикосновения пронзил Сапожникова до костей! Он чуть повернул голову — и увидел рядом второй труп, который незаметно подполз к нему.

«Все кончено, — подумал Сапожников, чувствуя неодолимое оцепенение. — Упыри… вурдалаки…»

— Не упустите его! — послышался крик доктора Краева, который высунулся в окно и навел на Сапожникова пистолет.

Щелкнул боек, но выстрела не последовало: Краев уже расстрелял всю обойму.

— Укуси его! — взвизгнул Краев. — Скорей!

Труп с силой рванул Сапожникова к себе. Окровавленный рот приоткрылся… но в ту же минуту мертвая хватка разжалась, упырь издал пронзительный хрип и метнулся прочь, а Сапожников увидел рыжую собачью голову, которая вцепилась в плечо второго ожившего мертвеца.