— Я буду работать не покладая рук, — сказала я, но не успела произнести эти слова, как поняла, что это бесполезно.

— Держись подальше от Соломона Шамиэля; все знают, что это опасный тип. — Его глаза стали темно-синими, как море вдали от берега, там, где ходят корабли. — Селия, у тебя впереди целая жизнь, попытайся не растратить ее попусту, попробуй чего-то добиться.

На следующее утро в Порт-оф-Спейн должен был ехать грузовик. В кузове громоздилась гора грейпфрутов, и Джозеф Карр-Браун сказал, что я могу сесть впереди. Водителя прозвали Молчуном, потому что он был глухонемым. Я порадовалась, что мне не придется с ним разговаривать. Он благополучно довезет меня до города.

Джозеф Карр-Браун смотрел, как мы отъезжаем. Неподалеку вдоль забора курятника выстроились Рут, Таттон и Долли. Таттон помахал на прощание, у него были грустные глаза, как будто он знал, что больше никогда меня не увидит.

На вершине холма на створке ворот качалась Седар. Когда мы проезжали мимо, она остановилась, выпрямилась, а потом склонилась, как дерево на ветру.

Молчун высадил меня возле порта. Оттуда на трамвае я доехала до центра. Сойдя на углу, я медленно пошла по улицам Саванны. Скоро должен был начаться карнавал, везде висели флаги и вымпелы, тут и там стояли карнавальные повозки, рабочие носили доски, из которых должны были сколотить помост для выступлений. Все было покрыто рыжей пылью. Тем временем солнце начало клониться к закату, было до смерти жарко.

Дом Родригесов — во всяком случае, парадная дверь — был заперт, ставни закрыты. С веранды была убрана вся мебель. Дом выглядел нежилым. Я подошла к задней двери и услышала звук льющейся воды. Длинное лицо Марвы появилось в кухонном окне.

— Ты? — произнесла она с такой интонацией, словно увидела привидение. Уперев руки в костлявые бока, она встала на пороге. — Ты прекрасно знаешь, что не можешь здесь находиться.

— Доктор Родригес сказал, что я могу оставаться в доме, пока не подыщу что-нибудь другое. — Потом я спросила: — Вильям тут? — и опустила сумку на землю.

— Он подрезает ограду. Ему еще много чего надо сегодня сделать, так что не трогай его.

Я сказала:

— Я и забыла, какая ты вредная.

Марва пожевала губами.

— Лучше не забывай, потому что доктор Родригес сегодня будет звонить, и когда он спросит меня, что нового, я ему скажу.

Увидев меня, Вильям бросил на землю садовые ножницы и быстро пошел мне навстречу через газон. На нем были комбинезон и ботинки, и от этого он казался еще выше.

— Я уже беспокоился, — сказал он, вытирая лоб. — Боялся, что ты останешься в Тамане. Тогда мне пришлось бы поехать туда за тобой. — Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Тамана не для меня. Там должны жить люди, которые любят деревню.

— Остановишься здесь?

— Не знаю. — Внезапно мной овладели злость и отчаяние. — Ненавижу Марву.

— Пойдем со мной домой. — Он произнес это как нечто само собой разумеющееся. — Я уже говорил, у тебя есть дом в Лавентиле.

— А как быть с твоей матерью? Наверняка она обижена на меня за то, что я ни разу ее не навестила.

— Я поговорю с ней и все улажу.

— А Соломон?

— Его это не касается. Пусть говорит, что хочет.

Я предпочитала отправиться в Лавентиль, чем оставаться с Марвой.

— Ты уверен?

— Как в том, что это небо у нас над головой, — и он показал на небо. — Хочешь, я помогу тебе собраться?

И пока Марва стояла над нами, как надсмотрщик, мы быстро покидали все мое имущество — юбки, платья, блузки, книги, туалетные принадлежности — в коробки. Я удивилась, увидев, как много вещей у меня скопилось за это время. Большая часть одежды досталась мне от Элен Родригес. Я сняла со стены картинки, фотографии голливудских звезд, открытку с видом Саутгемптона, которую я взяла у тети Тасси, карту Англии с чернильной отметкой. Мы с Вильямом вынесли коробки к воротам.

— Ну и куда же ты направляешься? — поинтересовалась Марва, шаря глазами по комнате, которая, если не считать кровати, выглядела точь-в-точь как в тот день, когда я здесь поселилась. — На Тобаго?

— А вот это уже совершенно не твое дело.

— Сама знаешь, в Порт-оф-Спейн тебе теперь не найти работы. — Затем она обратилась к Вильяму: — Мне казалось, у тебя полно дел? Нужно полить сад.

Он только повел глазами:

— Увидимся завтра утром, Марва.

Обернувшись, я увидела, что Марва выставила в дверях перевернутую метлу, белую от соли — обеах, который должен был помешать мне вернуться.

Однажды я видела, как тетя Тасси сделала то же самое — когда она боялась, что ее первый муж вернется в Черную Скалу, чтобы украсть близнецов.

— Марва, ты можешь не волноваться, — сказала я. — Ноги моей больше не будет в этом доме.

Я предложила Вильяму подождать Соломона в парке, но он сказал, что нет смысла терять столько времени, и поднял руку, останавливая такси. Еще через минуту мои вещи погрузили в багажник старой американской машины, и мы уехали.

Нельзя сказать, что Эдна Шамиэль была счастлива вновь принять меня в своем доме. Да, она приветливо поздоровалась со мной, но я понимала, что она делает это ради Вильяма. Мне предстояло как следует постараться, чтобы она простила мое долгое отсутствие. И я не сомневалась, что до нее, как и до многих других, уже дошли слухи.

— Очень нехорошо с твоей стороны ни разу не прийти ко мне. — Она укоризненно помахала пальцем. — Все это время я только и слышала от Вильяма, как ты занята. Но я все равно ждала, и ждала, и говорила себе: Селия Д’Обади обязательно меня навестит. Эта девочка меня не подведет.

Почему-то, когда она сказала: «Эта девочка меня не подведет», я едва не расплакалась. Она заметила это и сразу смягчилась.

— Извини, я забыла, что буквально на днях умерла твоя тетя. Вильям говорил, что вы были очень близки. — И тут же: — Ну, пойдем, пойдем. — И она ввела меня в дом.

В доме произошли изменения: появилась небольшая пристройка, что позволило увеличить столовую и получить еще одну спальню. Новая спальня была совсем крохотной, но там помещался узкий матрас вполне достаточной длины. Миссис Шамиэль дала мне чистые простыни и показала крючки, на которых я могла развесить свою одежду. Тем временем Вильям положил остальную часть моих вещей в деревянный ящик под домом. Если не считать пристройки, все оставалось примерно таким, как я помнила: веранда с двумя креслами, изображение Девы Марии, несколько банановых деревьев, хлебное дерево позади дома, кухонный шкаф, набитый тарелками и кастрюлями.

В тот вечер миссис Шамиэль приготовила запеченного цыпленка с кокосом и плодами хлебного дерева. Мы расселись вокруг стола — она, Вильям, и я, — и мне пришло в голову, что хотя многое осталось прежним, но кое-что очень изменилось. А главное, я была уже совсем другой по сравнению с той девочкой, что сидела за этим же столом три года назад. Я обвела пальцем знакомый яблочно-грушевый узор на клеенке. К сожалению, мне совсем не хотелось есть: после похорон у меня начисто пропал аппетит. Миссис Шамиэль сказала, что это потому, что у меня горе.