– Я им отомщу за то, как с тобой поступили.

Я хотела уточнить, как именно он намерен осуществить свою месть, но подозревала, что такой насмешливый вопрос его не порадует. Вчера мне стало очевидно, насколько мало влияния у него в этом клубе.

– Оно того не стоит.

– Что бы ты ни выбрала, я тебя не оставлю, Фрэнсис. Скоро увидимся.

В его карих глазах сверкнуло нечто пугающе искреннее.

Мой едкий ответ завял на языке.

Я моргнула и открыла глаза в своей комнате. Боль вернулась с новой силой.

Напуганная и пугающая.

Я проснулась до восхода, в фиолетовом свете раннего утра, ужасно усталая и не в духе. К сожалению, от наказания было не отвертеться. Я застегнула накидку, заплела волосы и тихонько выскользнула из комнаты, чтобы не разбудить соседок.

Флоренс встретила меня у входа на кухню, как в тот раз, когда мы с Максин и Леной впервые сбежали ночью на встречу с Финном.

Флоренс вопросительно вскинула брови.

– Хелен сказала, такой головной боли ей не доставляли еще со времен Элис Рузвельт, которая вместе со своими подружками подожгла американского сенатора. Что же ты натворила?

– Сбежала с собрания, чтобы встретиться со старыми подругами, – солгала я.

Флоренс усмехнулась, глядя на мое опухшее лицо.

– И они тебя избили?

– Я поскользнулась в дождь.

– Ладно, пойдем. Научу тебя готовить печенье.

Кроме Флоренс на кухне работала Энн, пухлая и такая же бледная, как тесто для печенья, которое мне поручили раскатывать. Энн заставила меня почистить духовки, управляя щеткой с помощью магии, но я была в общем не против. Уборка всегда странным образом меня успокаивала.

На кухне было тихо и уютно. Кирпичный пол, мерцающий очаг. Если у «Колдостана» и было сердце, оно находилось здесь.

Монотонное занятие позволило мне упорядочить мысли в голове.

Ведьмы могут контролировать чужие тела.

Такая магия должна быть запрещена.

Хочется ли мне вообще в этом совершенствоваться?

Кажется, у меня довольно неплохо получается.

Хорошему человеку было бы стыдно за то, что он сотворил, и ему вовсе не хотелось бы повторить. Хорошие люди не воровали и не разбивали бутылки виски о головы других. В них не горело желание сжигать.

Работа на кухне ощущалась как утренняя практика, только без учителей, которые нагоняют скуку. Заклинания тут использовали примерно те же самые, которые нам показывала миссис Робертс. Флоренс разбивала яйца в сковородку усилием мысли, в то же время держа в руке ложку и помешивая овсянку в кастрюльке. Получалось очень ловко и быстро, и я отметила, что у них с Энн несомненный талант.

– Переставишь метлу, солнце? – попросила Энн на мой второй день на кухне.

Я без страха пробудила свои силы, и метла отодвинулась от стены, к которой ее прислонили, но тут же упала. Оказывается, ее было даже сложнее передвигать, чем человека. Все-таки магия – штука замысловатая и непредсказуемая.

– Хорошо, но не совсем то, о чем я просила, – ласково произнесла Энн. – Попробуй со словами: Soppa golvettia, – тихо добавила она.

Метла описала изящную арку.

Я неуклюже повторила:

– Soppa golvettia.

Метла поднялась, развернулась в воздухе прутьями вниз и легонько прошлась по полу, прежде чем снова замереть.

Флоренс улыбнулась, вытирая ладони о фартук.

– Вот молодец. Продолжай тренироваться.

И я продолжила. Каждое утро приходила на кухню, и с каждым разом контроль над предметами удавался мне все лучше. Я с нетерпением выскакивала из постели, готовая провести время в компании Энн и Флоренс. По мере того, как моя магия крепла, у меня появлялось впечатление, будто я лучше узнаю саму себя. К среде я уже могла подмести весь пол на кухне, и при этом у меня даже не поднимался пульс.

Флоренс говорила, что я все схватываю на лету, намного быстрее, чем любая другая ученица на ее памяти, и от этого меня переполняла гордость.

– Этим вы занимаетесь в парке? – спросила она с улыбкой. – Совершенствуете навык уборки?

Флоренс относилась ко мне с такой заботой, что я искренне хотела во всем признаться. Может, мне будет легче, если расскажу об этом кому-то из взрослых. Она обнимет меня и погладит по спине, заверит в том, что все будет в порядке, подскажет, как лучше поступить. Но с «Воскрешением» мне это никак не поможет, а значит, нет смысла ей открываться.

– Нет, просто вы замечательная учительница. Почему бы вам не преподавать в академии?

Флоренс поджала губы, а Энн замерла у плиты.

– Миссис Выкоцки полагает, что здесь мы приносим больше пользы школе, – объяснила Флоренс. – Конечно, мы с Энн нередко расходимся во мнениях. Можно сказать, у нас разный подход к жизни. Зато нас объединяет наша любовь к ученицам академии. Правда, дорогая моя?

Энн повернулась к нам, сжимая в руке лопатку:

– Конечно, дорогая.

Днем я тихо сидела за партой и честно старалась сосредоточиться на уроках, но что тут скажешь? Они были невыносимо скучными.

В классе миссис Ли я стала открыто прибегать ко лжи. Намного проще жаловаться на пропавшего отца, который на самом деле мне более или менее безразличен, чем говорить о том, что по-настоящему режет сердце. Поэтому я драматично описывала Рождество и другие праздники без отца, чтобы миссис Ли наконец удовлетворила моя душевная боль.

В одном «Сыны Сент-Друона» были правы. «Колдостан» не учил своих студенток могуществу. Каждый урок, каждая лекция, каждый совет сводился к тому, чтобы хранить наши силы под замком. По капле выпускать магию из сосуда, чтобы он не взорвался.

Утреннее занятие с Флоренс и Энн помогало отчасти утолить жажду, но не давало того же удовлетворения, что магический бокс в клубе «Командор».

Максин с Леной замечали, что я витаю в облаках. Как-то поздно вечером после ужина мы валялись вместе на кровати Максин. Я положила голову ей на живот, а сама Максин водрузила ноги на Лену. Максин читала, Лена вышивала, а я просто смотрела в потолок.

– О чем задумалась? – спросила Максин.

– О судьбе вселенной, – съязвила я.

– Вечно ты все драматизируешь, – проворчала Максин и снова уткнулась в книжку.

– Ой, кто бы говорил, – отмахнулась я, хотя вообще она была права.

Мне самой была противна эта странная тяга, засевшая в груди. Вроде бы жила в тепле, с подругами, в настоящей магической школе, а мне все было недостаточно. Казалось, моя душа разрасталась, уже не помещаясь в теле. На уроках она дремала, а в сумерках начинала нетерпеливо ерзать под кожей, искать выхода.