Кристофер Кейперон знал, что его судьба – держать истинную любовь в своих руках. Тронутый поцелуем демонов, не отбрасывая тени, шел он прочь от страхов Пердидо-стрит.

Последняя подсказка оказалась столь незамысловатой, что он едва не задохнулся от облегчения. Истинную любовь продали вслепую на аукционе Сотбис в апреле 1979года. Теперь она принадлежала человеку, жившему значительно выше большинства других смертных: вбашне с видом на Нью-Йорк, где почти восемь миллионов людей ежедневно гадали, где же обитает истинная любовь.

Имя этого человека уже встречалось Кристоферу в записях Сири. В1932году он приезжал вНью-Йорк на открытие зала вРадио-Сити. Тогда у него похитили артефакт. На протяжении сорока семи лет он пытался вернуть себе похищенную собственность. В процессе этого он сделался чудовищно влиятельным, чудовищно богатым, чудовищно скрытным.

Дома, снова дома, ля-ляля-ляля…

Кристофер Кейпертон в последний раз покосился на обложку декабрьского номера «Эсквайра». На ней красовалась женщина в соблазнительном свадебном платье. Обложка иллюстрировала статью под заголовком «В поисках жены», а подзаголовок гласил: «Вокруг столько красивых, умных женщин – так почему же так трудно найти жену?»

Он улыбнулся, представив себе, какой могла бы быть соответствующая обложка журнала «Мисс»– с фотографией столь же недосягаемого мужчины.

Модель, которую фотографы выбрали для снимка, казалась до боли невинной, но тем не менее соблазнительной, пойманной объективом в мгновение абсолютного совершенства. Будь на месте Криса кто-то другой, фото могло бы стать для него физическим воплощением истинной любви.

Однако оно стало лишь очередным в бесконечном ряду фотографий, кино-постеров и женщин за стеклами проносившихся мимо машин, близких к идеалу, который он искал.

Сегодня он будет держать ее в руках. Сегодня он получит истинную любовь.

Он сунул последние пузырьки из бахута Сири в глубокие карманы своего лондонского плаща и вышел из гостиницы. На улицах Манхэттена царила слякоть, и сИст-Ривер задувал влажный ветер. Но завтра – примерно к двум пополудни – обещали снег. Именно таким он всегда представлял себе последний вечер своих долгих поисков.

Кристоферу Кейперону было сорок лет.

Всех, кто мог бы помешать ему, он заблаговременно подкупил. Дверь в котельную осталась незапертой. В кармане лежала точная копия ключа от личного лифта. Никто не задержал его.

Он шел по похожей на королевские покои квартире в полной темноте. Где-то в отдалении хлопнула дверь. Полученный им план этажа в точности соответствовал оригиналу, и он не коснулся ни единого предмета обстановки до самой двери в хозяйскую спальню.

Старик лежал точно посередине огромной кровати. Как Крису и сообщали, он умирал.

Крис закрыл за собой дверь. Комната освещалась единственной лампой у изголовья. Старик открыл глаза и посмотрел на Криса. Глаза его оказались ярко-голубыми.

–Молчания не купить ни за какие деньги, парень. Ты можешь купить вход, но не молчание. Всегда найдется рот поголоднее.

Крис улыбнулся и подошел к кровати.

–Я бы поторговался с вами, если бы не знал, что в этом нет смысла. Я не вор. Не профессионал.

Старик негромко фыркнул. Казалось, боли он не испытывал.

–Не продается.

–Да, я подозревал, что так и будет. Но посмотрите на это с другой стороны: вы ведь не заберете ее с собой. Да и толку вам от нее там, за гранью, не будет никакого. А яее искал столько лет.

Старик негромко усмехнулся – не громче, чем фыркнул.

–Какое мне к черту дело до того, сколько ты искал ее, парень? Уж не столько, сколько я.

–С Рождества тридцать второго.

–Ну, ну. Ты хорошо выучил урок, да?

–Я заплачу столько же, сколько заплатили вы. В любой валюте.

–А мне плевать, парень. Тебе ее не найти.

–Она здесь. В этой комнате. В сейфе.

Глаза старика расширились.

–Да ты хитрей, чем я думал. И бабок не пожалел. На меня работают хорошие люди. Но почему бы им не заработать лишнюю пару баксов: им ведь о семьях заботиться надо. Вот уж не думал, что ты узнаешь о сейфе.

–Но я знаю.

–Впрочем, все равно. Хоть до скончания веков ищи, все равно не найдешь. А если и найдешь, не откроешь,– он глухо кашлянул, улыбнулся, глядя в потолок, и принялся долдонить, точно молитву читал.– Она спрятана там, где тебе нипочем не найти, но, если все же найдешь, ты будешь смотреть на стену толщиной шесть футов, армированную сплавом стали с молибденом, за которой скорлупа в фут толщиной из закаленной высокоуглеродистой стали, еще фут бесшовной углеродисто-магниевой ударопрочной стали и еще шесть дюймов вольфрам-хром-ванадиевой инструментальной стали. Дверь сейфа – сэндвич из нержавеющей стали, полутора дюймов литой брони, двенадцати дюймов огнеупорной стали, еще полутора дюймов мартеновской стали на пневматических петлях, скрытых в толще этого сэндвича. Дверь удерживают двадцать ригелей, каждый диаметром в дюйм – по восемь с двух сторон, по два сверху и снизу. Дверь вставлена в раму из шестнадцатидюймового вольфрамо-молибденового сплава, заанкеренную в восемнадцатидюймовый слой бетона, дополнительно армированного брусьями из огнеупорной стали, идущими крест-накрест в обоих направлениях,– он кашлянул, явно довольный своим описанием и добавил в качестве вишенки на торте.– Дверь подогнана с такой точностью, что даже капли в шов не просочится.

Крис изобразил на лице разочарование.

–И я так думаю, это еще не все. Наверняка ведь есть температурные датчики, приводящие в действие какие-нибудь ловушки на случай, если я, скажем, ввалюсь туда с факелом…

–Да ты не дурак, парень! Слезоточивый газ. И ток, пропущенный по полу,– он ухмылялся все шире, но лицо его утратило остаток румянца. Глаза его закрывались.

–Что ж, вы меня побили,– вздохнул Крис.– Я думаю, она останется у вас,– впрочем, старик расслышал только первую половину фразы. Остаток Крис говорил уже самому себе. Старик умер.

–С другой стороны,– негромко продолжал Крис,– нет таких замков, которые нельзя было бы открыть.

Он постоял немного у кровати, глядя на предыдущего обладателя истинной любви. Непохоже было, чтобы обладание ею сделало его смерть счастливее или же, напротив, несчастнее.

А потом Кристофер Кейпертон опустился на колени в центре огромной спальни и достал из кармана пузырек, на ярлыке которого рукой Сири было написано: «Кровь Хеломи», и откупорил его, и принялся сыпать бурый порошок так, чтобы из линий сложилась Соломонова пентаграмма. Он расставил свечи, зажег их и стал в центре рисунка. И прочитал по бумажке слова, записанные двенадцать лет назад.

И Сургат явился снова.

На этот раз он явился в квартиру на верхнем этаже небоскреба; на этот раз он не переместил Криса в разрушенный храм. И на этот раз он с самого начала говорил негромким, человеческим голосом – как говорил тогда, забирая тело Сири.