У меня сердце кровью обливалось, когда стражники вводили в зал заседания изможденного, постаревшего на десять лет мэтра Леграна. Маг едва держался на ногах и, кажется, даже не понимал, где находится и что с ним происходит. Был не способен и двух слов связать, не то что доказывать судьям свою невиновность. Этим напыщенным индюкам в седых париках, черных мантиях и кипенно-белых брыжах.

Не знаю, видел ли он меня, всегда занимавшую одно и то же место, в первом ряду амфитеатра по центру. Я не сводила с пожилого мага глаз и отчаянно молила Единую о его спасении.

Из Дворца правосудия возвращалась разбитой, опустошенной. Пытаясь отвлечься, пусть и ненадолго, упражнялась в магии. Хотя настроения для тренировок особого и не было.

Все чаще я стала задаваться вопросом: а действительно ли дар, которым прежде владела Серен, принадлежал ей? Знаю, абсурдное предположение. Но в роду ле Круа стражей точно не было, поэтому и сила повелевать рогатыми тварями в кузине не проявилась. А во мне проклюнулась, вместе с огненным наследием и способностью чувствовать демонов.

Предположение, поначалу показавшееся нелепым, с каждым днем отвоевывало все больше места в моем сознании. Я даже пыталась при помощи ритуала, обнаруженного на страницах одной из мужниных книг, искусственно вызвать у себя видения из прошлого кузины. В последнее время картины ее жизни или не появлялись вовсе, или проскальзывали перед внутренним взором, как нечто призрачное и мимолетное.

Магическая сила все глубже пускала корни во мне и, наверное, поэтому связь с ее прежней владелицей слабела. С одной стороны, это было хорошо. Я желала вырвать из своей памяти, из своей души малейший след присутствия кузины. С другой стороны, мне было важно докопаться до истины. Понять, родилась ли я пустышкой или таковой стала по чьей-то злой прихоти.

Ночью после ритуала мне приснился сон. Видение из прошлого — не Серен, моего. Что-то неясное и размытое. Привиделась кукла, которую, когда я была еще совсем крошкой, подарила мне тетушка — графиня Анабель ле Круа. Во сне я играла с фарфоровой красавицей, обряженной в розовое с кружевами платье, а Маржери завистливо вздыхала, глядя на меня, такую счастливую, и на королевский подарок, который сделала мне щедрая родственница. Не успела я отвлечься на другую игрушку, как сестра попыталась стащить мою сразу ставшую любимой куклу, мою Лорели. Но я не отдала. Вцепилась в нее мертвой хваткой и ревела, кричала, кусалась даже, пока на шум не прибежала мама.

Куклу я отвоевала и после той ссоры даже в кровать брала ее с собой. Лишь бы со старшей сестрой не делиться.

Вот такая я в детстве была жадная и капризная. А потому странно, что в последнем фрагменте ночного видения я, снова размазывая по лицу слезы, отломала презенту графини руку. И голову ей (не графине, конечно же) отвинтила, после чего с удовольствием на нее наступила.

Проснувшись, еще долго лежала без сна, вглядываясь в тени, отбрасываемые шумящими за окном деревьями и колышущимися на ветру занавесками. Из-за духоты, не спадавшей даже ночью, приходилось оставлять окна открытыми. Снова и снова я воскрешала в памяти разрозненные отрывки сновидения, пытаясь понять, почему сломала такую красивую, дорогую и нарядную куклу, но так и не смогла найти объяснение своему варварскому поступку.

У нас с Маржери было не слишком много игрушек, и мы не могли себе позволить отрывать им головы и руки. А уж такой красавицы, как Лорели, у меня не было ни до, ни после.

— Не выспался? — Я ковыряла вилкой блинчики и бросала на мужа встревоженные взгляды.

Аппетита не было. Сложно предаваться пищевым изыскам, когда мужчина, которого любишь безумно и так же безумно боишься потерять, буквально тает на твоих глазах.

В последнее время лицо маркиза демонстрировало болезненную бледность. Под глазами, напоминавшими два бездонных омута, залегли тени. Моран похудел, осунулся. Был хмур, легко раздражался, а порой и в самый настоящий гнев впадал без всякой на то причины.

Нет, на меня голос не повышал. Но в присутствии Касьена мог и вспылить. И слугам от него доставалось почти ежечасно. Оттого те так радовались, когда его светлость утром отправлялся в королевский дворец, а вечерами старались слиться с окружающей обстановкой, делали вид, что они всего лишь малозначительные детали интерьера.

На мои вопросы, что происходит, страж отвечал односложно: мол, проблемы на службе, или не отвечал вовсе, резко меняя тему разговора.

Я знала, что его величество рвет и мечет, ведь, несмотря на то, что тюрьмы активно пополнялись магами, которых касалась хотя бы тень подозрения в связи с демонами, нападения продолжались. Кардинал Бофремон строил из себя праведника, и, если и был причастен к призыву тварей, доказать это пока что не представлялось возможным.

Наверное, потому его светлость и был сам не свой. Наверное… Что-то подсказывало мне, что причина кроется в другом. Но муж ни в какую не желал поделиться своими тревогами, возводя тем самым меж нами новую стену отчуждения.

— Моран?

Маркиз встрепенулся:

— Прости, задумался. Ты что-то спрашивала?

— Я беспокоюсь о тебе. И не говори, что это просто усталость. Ты сам на себя не похож. Скажи, что происходит?

Некоторое время он молчал. Просто смотрел мне в глаза. В его глазах мне виделась грусть. Безотчетная тоска, сожаление и что-то еще… Я бы все отдала, лишь бы понять, что же именно. Но страж, отведя взгляд, спешно поднялся из-за стола, снова намереваясь сбежать.

В несколько шагов пересек столовую, одарил меня мимолетным поцелуем в губы и попрощался с улыбкой, которая и на улыбку-то была не похожа. Так, жалкая ее пародия.

— Увидимся за ужином. Ты сегодня опять в суд?

— Да. Сегодня… — Запнулась. Сделав над собой усилие, тихо окончила: — Сегодня мэтру Леграну и еще некоторым заключенным вынесут приговор.

Очень хотелось верить, что справедливость восторжествует и уже этим вечером пожилой маг будет у себя дома, окруженный любовью и заботой дочери, приехавшей в Навенну на слушания. Мадам Мариетт тоже находилась в интересном положении, уже на девятом месяце, и переживания ей были категорически противопоказаны. Вот только как тут не нервничать, когда решается судьба близкого тебе человека, твоего отца. А защита — молоденький адвокат, кажется, только-только окончивший коллеж, во время выступлений на суде не говорил, а лопотал. Малек бесхребетный.

В то время как прокурор, высокий поджарый мужчина в красной тоге, напоминал пиранью. Чуть ли не с пеной у рта доказывал виновность магов, в том числе и Леграна. Словно они были его заклятыми врагами.

Или, может, ему просто хорошо за это платили.

— Надеюсь, Леграну повезет, — горько усмехнулся страж, тем самым давая понять, что сам он в везение мага не верит и уже заранее знает, каким окажется приговор.

Моран направился в холл, я последовала за ним, надеясь продолжить разговор о его болезненном состоянии, которое уже не просто беспокоило. Оно меня пугало! И если муж не хочет приглашать лекаря, это за него сделаю я. Сказать о своем решении не успела — раздался стук дверного молотка, и его светлость, не дожидаясь появления Гастона, сам открыл дверь. Чтобы поймать рухнувшую прямо ему в объятия… Мариетт.