Наваждение. Безумие. Умопомрачение.

Хотелось часы напролет ласкать жаждущее любви молодое гибкое тело. Собирать с чувственных губ крики, стоны удовольствия, позабыв обо всем.

О кошмарах настоящего и неясности будущего.

Еще хотя бы одну короткую ночь позволить себе быть счастливым рядом с любимой, полной загадок и сюрпризов.

Пальцы не слушались, дрожали, как будто ему снова было пятнадцать, оттого не сразу получилось справиться со шнуровкой платья. Хотелось поскорее раздеть ее донага. Любоваться и наслаждаться совершенным телом своей красавицы-жены. Целовать, покусывая, напряженные соски, а после согревать их, успокаивая, своим дыханием. Дразнить прикосновениями губ едва-едва округлившийся живот — средоточие новой жизни, частица его плоти и души.

Медленно, наслаждаясь каждым мгновением, подводить ее к наивысшей точке блаженства, а потом смотреть, как она изможденная, приятно опустошенная, затихает в его руках.

Но до этого «медленно» они еще доберутся. Потом, когда окажутся в спальне. А сейчас не было сил больше сдерживаться. Хотелось просто ею обладать. Заполнить собою горячее, жаждущее его лоно, вбирать в себя ее жар, ее страсть, дурманящий аромат нежной кожи.

— Наверное, никогда не смогу тобой насытиться. — Поцелуй-укус, оставивший след на хрупком плечике.

Александрин всхлипнула, прижалась к нему теснее.

— У тебя для этого будет целая жизнь.

Наивная, верящая в чудо девочка.

Прошелестели юбки, соскользнув с округлых, таких манящих бедер. Опустившись на колени, больше не сдерживая нахлынувшую страсть, страж с силой сжал упругие ягодицы, накрыл оба полукружия своими ладонями, вдыхая кружащий голову сладкий запах ее желания. Нетерпеливо приспустил легкие, из полупрозрачной ткани панталоны, чтобы опалить жадной лаской нежный, чувствительный комочек плоти. Ощутить, как Александрин вздрагивает, выгибаясь в его руках, услышать собственное имя — неясный шепот, заглушаемый стонами удовольствия.

А потом, поднявшись, сделать несколько стремительных шагов сквозь полумрак, ни на секунду не выпуская ее из своих объятий, прижать к стене, спрятать, загородив собою от целого мира. Позволить тонким пальцам неловко справиться с пуговицами на брюках, пробежаться в несмелой ласке по твердой плоти. Прикрыть глаза, наслаждаясь робкими поглаживаниями маленькой руки. И, не сдержавшись, зарычать, подхватить жену под бедра, чтобы наконец ворваться в нее всей своей мощью. Снова и снова пронзать жаркое, тугое лоно, доводя ее и себя до предела, до умопомрачения.

Наслаждаться своей избранницей до самого рассвета. А потом забыться мимолетным сном, прижимая Александрин к себе, уставшую и умиротворенную.

Почувствовать наконец долгожданное, пусть и кратковременное, успокоение.

Нет ничего приятнее, чем засыпать и просыпаться в объятиях любимого. И нет ничего более отвратительного, чем, проснувшись, вдруг осознать, что ночь, наполненная искрометными чувствами, упоительным ощущением счастья, закончилась и нужно снова возвращаться к реальности, из которой нам обоим так хотелось сбежать.

Но реальность эта, жестокая и неумолимая, продолжала нас преследовать и настигать.

Немного скрасила пасмурное утро весть о том, что мэтр Легран пришел в себя. Моран, собиравшийся отправиться в королевский дворец прямиком через зачарованные зеркала, решил задержаться, дабы расспросить мага об аресте и его пребывании в Фор-Левеке.

Мне же не терпелось спровадить муженька в столицу, дабы остаться с пожилым мэтром наедине. Легран — один из магистров коллежа стихий, вернее, был им до недавнего времени. Пока не превратился в богоотступника и убийцу.

В Вальхейме звания магистра удостаивались единицы — самые выдающиеся умы королевства. На этот самый выдающийся ум я и возлагала надежды. Знаю, эгоистично с моей стороны снова требовать от Леграна помощи. Тем более сейчас, когда он еще так слаб.

Но, боюсь, у Морана не осталось времени. Я не могу сидеть сложа руки, ждать чуда и быть свидетельницей его мучений. Понадобится — обращусь за помощью и к претемному Морту, заплачу какую угодно цену за спасение мужа.

Но пока что решила начать с малого и неопасного — с мэтра Леграна.

Пожилой маг встретил нас слабой улыбкой, усталым взглядом и тихими словами приветствия. Мягко сжал меж своих сухих ладоней пухленькую ручку мадам Мариетт, после чего попросил свою заботливую дочь пойти отдохнуть и ни о чем не тревожиться.

— Мне бы хотелось поговорить с маркизом и маркизой наедине, милая, — пресек он возражения, уже готовые сорваться с губ молодой женщины. И той ничего не оставалось, кроме как проявить послушание — поцеловать родителя в лоб, а потом, в сотый раз поблагодарив нас за его спасение, скрыться за дверью.

— Моя дочь права, я перед вами в неоплатном долгу.

— Полагаю, мы квиты, мэтр. Вы спасли мою жену. — Его светлость встал у окна, из которого лился тусклый утренний свет.

Я устроилась рядом. В кресле, которое минуту назад занимала мадам Мариетт.

— Вы… — поочередно переводя вопросительный взгляд с меня на Морана, растерянно пробормотал маг.

Протянула мужу руку и почувствовала тепло его пальцев, чуть сжавших мои.

— Не сразу, но все же сумели друг друга понять, — беззаботно улыбнулся страж.

Не перестаю поражаться выдержке Морана, его умению делать вид, что все в порядке. Пусть и не прекрасно, но почти замечательно. И в нем не сидит никакая премерзкая тварь, с которой я отчаянно воевала все утро. С того самого момента, как открыла глаза.

Призвав на помощь все свое красноречие, сумела убедить стража воспользоваться моим даром. Правда, почти сразу же была вынуждена отказаться от этого плана. Оказалось, что управлять обычным демоном и повелевать высшим не одно и то же. Я видела, что своими попытками выгнать из него демона только причиняю любимому боль. Тварь не хотела проявлять послушание и превращаться в подвластную мне марионетку.

И я сдалась. Не было сил смотреть на искаженное мукой лицо мужа.

— Прошу простить мою бестактность, но… — Легран повернулся ко мне, заглянул в глаза, словно силился прочесть все, даже самые потаенные мои мысли. — Александрин, вы простили его?

— Простила. — Ласково посмотрела на мужа, не выпускавшего моей руки из своей.

Хорошо бы растянуть эти мгновения, когда он рядом, превратив их в вечность.

Пришлось поведать мэтру Леграну, как с помощью богопротивных чар и страшных жертвоприношений Берзэ и Серен манипулировали стражем, желая с помощью Морана и его силы подарить моей окаянной кузине новую жизнь.

В моем теле.

— Но не все пошло так, как рассчитывала Серен, и вот теперь она — герцогиня д’Альбре. А Опаль погибла.

По мере того как я говорила, наш гость то становился еще бледнее, если такое вообще было возможно, то начинал багроветь от возмущения. История дочери покойного графа ле Круа не оставила его равнодушным, всколыхнула в душе мага самые разнообразные чувства.