Серен сидела на кровати, привычно поджав под себя ноги, окруженная золочеными шкатулками и деревянными, с ажурной резьбой, ларцами. Герцогиня перебирала украшения своей предшественницы, Опаль, поочередно примеряя золотые и серебряные колье с драгоценными камнями. Любовалась блеском перстней, ослепительно ярким сиянием бриллиантовых диадем. Самые роскошные украшения откладывала в красную сафьяновую шкатулку, намереваясь взять ее с собой в новую жизнь.

Д’Альбре пребывала в приподнятом настроении, а потому не переставая напевала незатейливый мотивчик. Пусть вчера прорыдала весь вечер, обнаружив в золоте волос серебряные проблески седины, которой с каждым днем становилось все больше, сегодня ее светлость была снова полна энтузиазма и желания жить. Бороться и побеждать! Ставить на колени всех своих обидчиков.

Адриен возвращался! Возвращался с подарком, столь долгожданным для герцогини. Совсем скоро она перевернет эту страницу своей жизни, забудет о никчемном существовании в теле Опаль, как о страшном сне.

Начнет все заново, оставив в прошлом не только постыдные поражения, которые так не терпелось вычеркнуть из памяти, но и тех, кто причинил ей боль.

Список неугодных теперь пополнил и кардинал Бофремон.

Он так больше с ней и не связался. Похоронил ее заживо в этой роскошной клетке — дворце д’Альбре. А мучителем, тюремщиком и надзирателем приставил своего идиота-сына. Серен тошнило от одного вида герцога. Тошнило от его прикосновений, бестолковых разговоров, проявления щенячьего восторга по отношению к ней.

Молодая женщина поражалась самой себе. Удивительно, как ей хватило выдержки столько времени терпеть этого недоумка. Как она от него еще не избавилась!

Отправив в ларец из розового дерева отвергнутую нитку жемчуга, герцогиня хмыкнула:

— Ничего, скоро мы с тобой, Кретьен, распрощаемся. Распрощаемся навсегда! А что до вас, ваше высокопреосвященство, — я в вас очень разочарована. Вы многое мне сулили, а что я получила взамен своей жертвы? Пшик! Ни одно из ваших обещаний не было выполнено. Вы меня использовали! С моей помощью пытались разгадать, как морры уживались с демонами и при этом не сгнивали заживо. Я, глупая, считала себя особенной. Вашим сокровищем. Но теперь понимаю, что была для вас одной из тех «зверушек», что держите в своих вольерах, пока они сдыхают в муках. Но вы не учли одного, монсеньор. — Серен жестко усмехнулась. — Я ничего не забываю. И никогда, ни-ко-гда ничего не прощаю.

Подвинув поближе к себе очередную сокровищницу, герцогиня вернулась к ревизии драгоценностей и своим размышлениям. Ее маленькое расследование увенчалось успехом — теперь она знала о кристалле, называемом Слезой Единой.

— Когда я умирала, вы, монсеньор, и словом о нем не обмолвились. Позволили мне подохнуть! — прошипела молодая женщина, нарушая тишину, которую за минувшие дни успела возненавидеть. Серен ненавидела оставаться наедине со своей долго сдерживаемой яростью и неистощимой злобой, которые выжгли в ней все остальные чувства. — Себя же любимого не оставили без подстраховки.

Сколько раз порывалась она подбить Кретьена отправиться во дворец его высокопреосвященства с визитом вежливости. Явиться туда вместе с мужем, а потом, улучив момент, обыскать покои прелата. Но как бы ни хотелось отнять у Бофремона единственный источник спасения, Серен понимала: это слишком опасно. Наверняка Слеза находится под охраной мощнейших заклинаний, против которых теперешняя она, слабая магичка воздуха, ничего не сможет поделать.

Накрутив на палец золотую цепочку, ее светлость поднесла к глазам покачивающийся на крупных звеньях кроваво-красный рубин. Под лучами тусклого утреннего солнца, едва пробивающегося сквозь сизую пелену облаков, по граням драгоценного камня как будто пробегали огненные искры.

— Как же я скучаю по своей силе, — вздохнула герцогиня, но тут же приободрилась, напомнив себе, что совсем скоро она снова станет огненной колдуньей. Пусть и не такой сильной, как прежде.

Но всему свое время. И до дара Александрин вскорости доберется. Главное, прежде разлучить этих неразлучных голубков. Серен нравилась посетившая ее ночью идея, когда она лежала с опухшим от слез лицом и проклинала всех, кто приходил ей в голову. Будет приятно насолить Бофремону. Еще приятней — подставить под удар стража. Вряд ли Моран превратится в орудие ее мести этому предателю, кардиналу. Но, стравив маркиза и прелата, она значительно повысит шансы отправить бывшего мужа на тот свет.

Ну а если с ее помощью раскроются планы господина первого министра и Бофремона сожгут на костре вместо того везунчика, пепел которого должны были развеять по ветру и который самым загадочным образом исчез, — что ж, тоже будет весьма приятно.

В любом случае она останется в выигрыше.

Пересев за изящный секретер, богато инкрустированный малахитом, Серен выдернула из чернильницы перо и, коверкая почерк, написала де Шалону короткое послание.

Это ведь Моран был назначен ответственным за поиски сумасшедшего, призывающего в Вальхейм тварей из потустороннего мира. Мессиру маркизу будет любопытно узнать, что исповедник его величества хранит Слезу Единой, способную изгнать из мага даже высшего демона, а у себя в саду, точно свиней или коров, разводит одержимых.

Маркиз тут же помчится к королю испрашивать разрешение на обыск кардинальского дворца. Получит — отлично. Нет — тоже неплохо. Узнав, что под него копают, монсеньор, несомненно, избавится от стража.

Любой вариант устраивал Серен.

— Пусть перегрызут друг другу глотки, — мечтательно промурлыкала герцогиня.

Присыпав послание песком и подождав, пока высохнут чернила, скрепила письмо сургучом, поцеловав на счастье.

Оставалось тайно доставить послание Морану и ждать, когда в столице благодаря ее маленькой хитрости грянет очередной гром.

После трагедии в Оржентеле королева отдалила меня от себя на некоторое время. Наверное, я вызывала у нее чувства, схожие с теми, что испытывает неверный муж, еженощно навещаемый призраком своей безвременно усопшей супруги и попрекаемый ею за каждую измену.

Вот и я для ее величества являлась невольным напоминанием о демоническом беспределе, о котором всем так хотелось забыть. Мое общество явно тяготило правительницу. Ну а мне, если честно, такое охлаждение с ее стороны было только на руку. Будь я привязана к Алайетт с утра до вечера, не смогла бы присутствовать на судебных заседаниях. Да и строить из себя беззаботную кокетку, из кожи вон лезть, изображая на лице улыбку, когда сердце ржавчиной разъедает тревога, — увы, никчемная из меня бы вышла актриса.

Но сегодня, несмотря на то что в Анфальме я все еще была персоной нон грата, я собиралась посетить королевский дворец. Вопреки запрету Морана, вопреки уговорам стремительно поправлявшегося мэтра Леграна.

— Всерьез думаете, что останусь здесь, чтобы вышивать крестиком распашонки и чепчики, пока мой муж будет сражаться с самым влиятельным, хитрым и опасным магом Вальхейма?