под взмахом медвежьей лапы… Почти проскользнув: что-то тяжёлое ударило в спину, выбив дух и опрокинув на землю…

***

В ушах звенело, и неровное пятно пульсировало перед глазами, будто к лицу прилипла глубоководная люминесцирующая медуза. Навалившаяся тяжесть прижимала спиной к земле, расплющивала грудную клетку – не вздохнуть. Март разлепил веки. Сквозь пересыхающую с каждым ударом сердца лужицу света он разглядел на груди ногу в грязном кожаном сапоге – пастух, кто же ещё!

Март повернул голову… Она! Лицо девушки оказалось настолько близко, что Март почувствовал слабый аромат, исходивший от бледной кожи, отдалённо знакомый, и дыхание – лёгкое, как тепло затухающей свечи.

Глаза – в глаза… Март знал, что Она видит его мысли – и не скрывал ни единой, наоборот – он желал, чтобы Она видела их все! Он впустил Её туда, где рождалось его намерение, где решение обретало окончательную форму… Девушка кивнула.

Март коротко двинул ногой – лёгкого толчка хватило, чтобы вывести каменную глыбу из равновесия и она начала заваливаться: на Малика, на Марта, затаившего дыхание под сапогом пастуха, на девушку… В два голоса отчаянно завизжал старик.

Пастух сообразил слишком поздно: он обернулся, выставил руку в попытке удержать камень… И этой незначительной заминки оказалось достаточно, чтобы девушка вцепилась Марту в плечи и неожиданно сильным рывком спихнула его в устье пещеры.

Последним, что увидел Март, соскальзывая в узкое чрево каменного удава, была чёрная тень: она упала, запечатав вход и погрузив всё во тьму. И ещё был звук. Хруст. Так хрустит щебень под навалившимся камнем… или ломаются кости…

***

Собственный крик вырвал Марта из жадно заглатывавшей его кромешной темноты. Март вскочил, больно ударившись обо что-то ногой, споткнулся и едва не упал – напуганный, ослепший.

«Где?!.»

Он крутился вокруг себя, как внезапно обнаруживший потерю хозяина пёс, плохо соображая, где он и что с ним. Он искал, он всматривался в темноту и до боли растирал глаза, желая прозреть, найти и коснуться света – света Её лица, Её рук… Но находил лишь тьму, наполовину заполненную едва различимыми ломаными силуэтами камней.

«Где Она?!.»

И наконец остановился. Он дышал тяжело, как после быстрого бега, и сердце колотилось так же: бешено и гулко. Ещё раз огляделся, посмотрел вверх и снова по сторонам: пустыня, обломки скал, над пустыней – звёзды.

«Сон?»

Он до сих пор слышал Её шёпот: «Убей… меня…» Он всё ещё заглядывал в Её глаза… Тогда, в тот момент, Март решил умереть – потому что не желал жить без Неё. И Она видела это его намерение. Но… В итоге Она спасла его, как и всегда. Ещё раз. Последний. Так может ли то, что исчезло, едва открылись глаза, – исчезло, оставив ослепляющую боль, как гаснущий след на сетчатке от невыносимо яркой вспышки, – быть просто сном?!

Они должны были погибнуть вместе: Март и его самоотверженный хранитель. Март вспомнил это предельно ясно – слишком ясно, чтобы спутать с обманчиво реалистичными иллюзиями повелителя ночных кошмаров. И вот: он – жив, а Она…

«Значит… не сон».

Март поник, и руки его повисли безвольно. Случившегося не переиграть, как не обратить вспять само время… Ну и пусть! Ведь он и сейчас видит Её, смотрит в Её глаза, – смотрит и боится оторваться, заставляя себя верить: это единственное, что всё ещё удерживает Её в мире живых… Или хотя бы во сне! До тех пор, пока Март видит, Она… Но образ мага, явившись, заслонил собой всё (нелепая и страшная кукла-марионетка!): дрожащие от вожделения пальцы, подёргивающееся лицо – губы в нервозной ухмылке червями извиваются на нём… И взгляд. Он буквально горит – торжествующе, алчно! Образ – слишком живой для того, чтобы быть сном! Слишком – для того, чтобы позволить мерзавцу продолжать жить!

– Тварь! – заорал Март озираясь, будто коварный колдун прятался где-то здесь, среди камней, затаившись подобно скорпиону. – Какая же тварь! Магуш! Я убью тебя!

Ну почему память отказала и он не вспомнил всё раньше, в хижине на холме, когда достаточно было лишь протянуть руку, чтобы раздавить это подлое насекомое?! А старик – он ведь знал наверняка, что Март не вспомнит! Потешался, гад, предлагая остаться!

Задыхаясь от гнева, Март нащупал в темноте выложенную им стрелу-указатель. Определил направление.

«Туда!»

Обратный путь до последнего ориентира он преодолел значительно быстрее, несмотря на темноту. Вот и она, даже ночью вполне узнаваемая веха – скалы-соседки… Но это не те скалы! Скорее один мегалит, расколотый пополам! Вершина его разошлась, повторяя силуэт камертона, но у земли, где у «соседок» был достаточно широкий проход, здесь оказалась лишь трещина: разве что руку просунуть – и то с трудом… Нет! Нет! Нет! Он не мог так ошибиться!..

***

На третьи сутки Март вышел к селению – совершенно случайно. Дети, игравшие в дорожной пыли, разбежались с визгом. Жители высыпали из домов кто с чем: Март увидел в их трясущихся руках ножи, какие-то пилы, заострённые колья… За спинами мужчин прятались женщины, тоже прихватившие из домов всё, что только могло послужить в качестве оружия. Март дошёл до середины посёлка, ноги его подломились, и он осел кулём, вконец измотанный, прямо на дорогу…

Сколько он так просидел, пока кто-то из самых отважных решился подойти и вложить в руки чудища, на которое за время блужданий стал похож Март, глиняную плошку? Март плохо осознавал происходящее. Он заглянул в посудину и, прикрыв веки, чтобы не видеть своё отражение, глоток за глотком, с возрастающей жадностью, выпил отдававшую козьим молоком воду. Ему подали ещё.

Туман в голове рассеялся, и произошедшее с новой силой навалилось на Марта. Хотелось завыть. Март вскочил на ноги: «Я должен найти!..» В голове зашумело, и он едва устоял на ногах.

«Где-то здесь, совсем неподалёку, живёт маг… Хижина на холме…» – повторял он на все лады и на всех известных наречиях окружившим его селянам. Те разглядывали чужака с опаской и любопытством, но никто не понимал его слов.

Да Март и сам никак не мог разобрать, о чём эти люди толкуют ему. Единственное слово, показавшееся знакомым (то, которое жители произносили, тыча пальцем в Марта), означало: «злой дух». Худой, грязный, с почерневшим лицом и обряженный в вонючую козью шкуру, Март и вправду был похож на демона, вылезшего из глубин преисподней.

Когда любопытство селян исчерпалось, Марта поставили на дорогу, недвусмысленно указав направление прочь из посёлка. Будто откупаясь, ему сунули в руки лепёшку и завёрнутый в тряпицу кусок сыра. Март не стал испытывать терпение