– Шурка, я что-то не пойму, о чем ты? – Игорь начал раздражаться. – Заболеет – вылечим… У меня знакомый ветеринар есть – просто чудеса творит, правда. И при чем тут занавески? Ну, порвет – и порвет, все кошки рвут, что тут особенного? Живой зверь, не игрушка какая-нибудь. Ты мне лучше прямо скажи, чего ты от меня-то хочешь?

Шурка помолчала, глядя тоскливыми глазами, и вдруг грубо выпалила:

– А надоест – так выкинете к чертовой матери. И пусть хоть сдохнет. Пусть ее хоть собаки разорвут.

– Ты гадости-то не говори, – оборвал ее Игорь. – Ни один нормальный человек беззащитного зверя из дома не выкинет. Ты меня в этом, что ли, подозреваешь?

Шурка опять надолго замолчала, вздыхая и шевеля губами, а потом сказала:

– Ольге один пациент щенка подарил, кокера… Хорошенький такой, рыженький-рыженький. Ольга его очень любила. Ну и я, конечно. А потом он пропал. Реву было!.. А в прошлом году я нечаянно узнала, что это отец его выбросил. Отвез в лес и оставил. Мешал он ему сильно. Скулил, гулять просился, дверь царапал, все такое…

– Шурка… – Игорь даже зажмурился, чтобы не видеть ее отчаянных глаз. – Шурка, а зачем тебе восемнадцати ждать? Ты ведь школу окончила уже… Ну вот и поступай в какой-нибудь наш институт. А жить у нас будешь. А? И с Ольгой, и с котенком, все вместе.

– Какой институт? – с отчаянием крикнула Шурка. – Сентябрь на носу! Все экзамены прошли уже! И где я деньги возьму?

– Спокойно, – решительно сказал Игорь. – О глупостях не думай. Главное – твое принципиальное согласие. Ну, и родители чтобы не против были. Как думаешь, уговорим мы их?

– Да, – неуверенно сказала Шурка, глядя на него с отчаянной, сумасшедшей надеждой.

Игорь опять никак не мог заснуть. Пойти, что ли, побродить по саду? Свитер придется надеть, ночь сегодня прохладная. Или так после юга кажется?

Последняя ночь в Семино. Завтра надо уже возвращаться в город. Послезавтра приезжает Шурка. А послепослезавтра Ольга идет с Чижиком к этому своему врачу. Сколько событий. Как же, заснешь тут.

Игорь оделся, вышел на балкон, постоял, бездумно глядя в высокое звездное небо, и потихоньку побрел к Ольгиной комнате. И зачем бы это? Просто по привычке. Дверь на балкон она, наверное, закрыла – холодно же. Но даже если и не закрыла… Теперь уже он никогда не припрется к ней среди ночи… Теперь уже и средь бела дня он старался ни словом, ни взглядом, ни случайным прикосновением не напугать ее, даже не насторожить. Теперь уже он не думал о себе, он думал только о ней. Иногда ему казалось, что он слышит ее мысли, чувствует ее чувствами, испытывает ее боль, тоскует ее тоской, радуется ее радостью.

Конечно, так не бывает, так не может быть, так не должно быть. Так можно любить только своего ребенка. Но в том-то и дело, что он любил ее не как ребенка. Он любил ее, как Адам – Еву, потому что других женщин просто не было, он любил ее, как утопающий любит воздух, он любил ее, как наркоман любит дозу, он любил ее как сумасшедший, как дикарь, как самый дикий из всех диких дикарей, и больше всего на свете ему хотелось схватить Ольгу в охапку и утащить в свою пещеру, в джунгли, в пампасы, подальше от всего остального мира, и никогда, никогда, никогда не выпускать добычу из рук. Единственная сложность – надо, чтобы добыча при этом радовалась, а не боялась, смеялась, а не смотрела молча этими своими невыносимыми глазами раненого олененка… Игорь зажмурился и вдруг представил, как своими руками душит этого Григория. Так ясно представил, что даже пальцы судорогой свело. Он разжал кулаки, перевел дух и вдруг успокоился. Нет, Ольге это не понравилось бы. Ну и все, ну и забыли.

А дверь у нее открыта. Это она зря, ночи, правда, уже холодные, простудится еще… Игорь попытался осторожно прикрыть балконную дверь, но тут у его ног что-то зашевелилось, зашуршала бумага, и в абсолютной тишине особенно громко раздался пронзительный кошачий мяв.

– Тихо ты! – шепотом крикнул Игорь, наклонился, пошарил вокруг, подхватил Муську и прижал ее к груди. – Ты чего по ночам шастаешь? Сама не спишь и другим не даешь.

Муська ловко повернулась у него на ладони, вцепилась игрушечными коготками в свитер и целеустремленно полезла вверх. У плеча чуть не сорвалась и опять пронзительно заорала.

Игорь замер, прислушиваясь к тому, что делается в Ольгиной комнате, но ничего не услышал и потихоньку пошел прочь, бережно придерживая котенка ладонью и шепча ему в ухо:

– Бессовестный зверь. Эгоистичный. Невоспитанный. Никакого от тебя покоя ни днем, ни ночью. Выдрать бы тебя, тварь лопоухая…

– Игорь Дмитриевич! – Голос Ольги за его спиной был тихий, но такой напряженный, будто струна звенела. – Вы куда Муську уносите?

Игорь чуть не споткнулся, остановился и медленно обернулся. Ольга стояла в дверях своей комнаты, с ног до головы закутанная во что-то светлое, лица ее Игорь не различал, но ему почему-то казалось, что она кусает губы. Он медленно пошел к ней, виновато шепча:

– Это мы тебя разбудили, да? Ты извини, я нечаянно… Дверь у тебя открыта была, я прикрыл, а тут Муська разоралась… Ну, думаю, сейчас всех разбудит, дай, думая, унесу…

– Куда? – напряженным голосом спросила Ольга.

– К себе, куда же еще… – Игорь подошел вплотную и теперь видел, что она и вправду кусает губы. – У меня тепло, ты не беспокойся, ей там хорошо будет. Или, может, она от голода орет? Хотя вечером целую тарелку творога сожрала. А может, ее и ночью надо кормить? Как маленьких детей, а? Так я сейчас молока согрею. Ты ложись, поздно совсем, а завтра суеты столько будет… Ложись, ложись, я сам с этой тварью лопоухой справлюсь.

Лопоухая тварь завозилась у него на плече, перебралась поближе к шее, ткнулась в щеку мокрым носом и оглушительно замурлыкала прямо в ухо. Игорь тихо засмеялся и повертел головой, пытаясь отстраниться:

– Видишь, как подлизывается! Это она про молоко услышала… Оленька, ты что это? Тебе холодно? Иди, ложись скорей, простудишься еще…

Ольга стояла, низко опустив голову, туго кутаясь в огромную белую шаль, которую ей подарила Этери на прощание, и кисти шали качались и вздрагивали – Ольгу крупно трясло.

– Простите меня, – сказала она странным голосом. Оглянулась, нашла полотняный садовый табурет и опустилась на него, все так же не поднимая головы и стягивая шалью ссутуленные плечи. – Простите меня, Игорь Дмитриевич… Я думала, что вы… Я… черт знает что подумала.

– Что ты подумала? – растерялся Игорь. – За что тебя прощать?

– Я подумала, что вы хотите Муську выбросить. – Ольга сжалась комочком и уткнулась лбом в колени.

– Это с какой стати? – начал Игорь и замолчал. Он вспомнил, что рассказывала ему Шурка о пропавшем щенке, и опять явственно почувствовал в своих руках шею этого Григория. Помолчал, пережидая слепящий приступ ненависти, и неожиданно для себя сказал: – Ты знала, как твой щенок пропал?