Теперь с нею заговорил новый цветок:

– Я знаю, как очистить твоё сердце от Зла…

Из сердцевины этого цветка пробивался зеленоватый пульсирующий свет.

– Знаю способ сделать тебя такой же доброй, как Агата… Просто раскрой меня… и я покажу тебе, как это сделать…

Софи поспешила проскочить мимо и очень жалела о том, что ей нечем заткнуть себе уши. Спустившись ниже, она вновь увидела своих спутников, но тут к ней начали приставать новые цветки, зашептали вкрадчивыми голосами.

– Я знаю способ, как тебе избавиться от этого платья… Это же платье Эвелин Садер… Я знаю, как лишить его магической силы…

Софи стиснула зубы и заскользила мимо.

– Я знаю разгадку тайны… Я могу сказать тебе, кто на самом деле родители Змея…

– Я знаю ответ на вопрос, который мучает тебя… Почему у Райена палец светился, а у Змея он не светится…

– Я знаю способ узнать тайны леди Лессо… Я знаю, кто отец её ребёнка… то есть кто был настоящим отцом Арика… Я скажу тебе это, ты только раскрой меня, и я скажу…

Софи сопротивлялась, хотя каждое такое предложение выглядело ужасно заманчивым, обещало распутать многие, многие узелки, задевало самые чуткие струны её сердца. Неподалёку с подобными же искушениями сражался, по всей видимости, Робин – это читалось по напряжённому выражению его лица, по тому, как шевелились губы знаменитого разбойника, отвечая цветкам не принятыми в хорошем обществе выражениями. В какой-то момент Софи даже расслышала, чем соблазняет Робина очередной цветок.

– Я знаю, как тебе избавиться от своей обиды на Марианну… способ простить ей всё, что она сделала… простить и забыть… Раскрой меня, Робин…

Робин ненадолго задержался, затем решительно покачал головой и продолжил спускаться ещё быстрее, чем прежде. Они с Беттиной приближались ко дну обрыва с противоположных сторон, но в отличие от Робина юная корреспондентка «Курьера» не обращала на цветки ни малейшего внимания – можно было подумать, что лично у неё в жизни не осталось без ответа ни одного, даже самого незначительного вопроса. Были довольно близки к выходу и Виллем с Богденом, но затем Виллем задержался возле очередного цветка…

– Я знаю способ вернуть из могилы твоего брата… способ вернуть Тристана к жизни…

Богден потянул Виллема за ногу, заставил его продолжить спуск по лиане.

«Тристан, – подумала Софи. – Тристан…»

Это имя постоянно всплывало у неё где-то в подсознании всякий раз, когда она видела Виллема. Но единственным Тристаном, которого она знала, был парень, учившийся у них в Школе Добра. Рыжеволосый, веснушчатый, он вскоре трагически погиб – его жестоко убил Арик. На дереве зарезал.

Софи повернулась, по-новому взглянула на рыжеволосого веснушчатого беспризорника, болтавшегося на зелёной лозе рядом с Богденом.

Ну, конечно же!

Виллем был братом Тристана.

Что ж, это объясняло всё – неприязненное отношение Виллема к Тедросу… его убеждённость в том, что принц издевался над его братом…

Знает ли он о том, как умер Тристан?

Знает ли он о том, что Змей был другом убийцы Тристана?

И о том, что Змей пытается вернуть к жизни этого убийцу?

«Именно поэтому Яфет захотел завладеть силой Пера, – припомнила Софи. – Вот почему он убил своего брата-близнеца».

Ради Арика он так старался. Ради Арика.

Возможность оживить Арика была для Яфета важнее всего. Важнее того, чтобы стать королём, убить Тедроса, расправиться со всеми своими противниками.

Самым главным для Змея было вернуть к жизни своего лучшего друга.

Это была любовь. Настоящая любовь, сильнее которой нет ничего на свете.

Софи хорошо знала, что это такое. Она готова была снова и снова пройти сквозь ад, лишь бы только найти своё «долго и счастливо» с лучшей подругой, но этому постоянно что-то мешало.

– Софи! Поторопись!

Она посмотрела вниз, на стоявших возле ярко освещённого солнцем отверстия и готовых выпрыгнуть сквозь него на свободу, в Леса, Робина, Богдена, Виллема и Беттину. Все они избежали расставленных цветками ловушек. Закончить спуск оставалось лишь ей одной. Софи облегчённо улыбнулась и быстрее заскользила вниз по зелёной лозе. Цветки, мимо которых она спускалась, продолжали нашёптывать ей разные соблазнительные предложения, но она не слушала их. А вкрадчивые голоса становились всё настойчивее, всё громче… Цветки охотились за нею так, как охотится волчья стая за отбившейся от своего стада одинокой овцой.

– Я знаю способ, как тебе перестать быть деканом… и остаться при этом довольной собой…

(«Довольна собой я стану, когда будет мёртв Змей», – подумала на это Софи.)

– Я знаю способ проведать твоего отца в Гавальдоне… узнать, жив ли он или нет…

(«У Стефана давно уже новая семья», – отмахнулась от этого предложения Софи.)

– Я помогу тебе стать ещё красивее…

(«Дудки, это просто невозможно», – фыркнула Софи)

– Я знаю, как избавиться от твоей страстной тяги к сыру…

(«Идиот».)

– Я знаю выход из твоей волшебной сказки… Знаю, как сделать, чтобы у вас с Агатой всё стало как встарь…

Софи остановилась. Этот цветок был самым последним у неё на пути, его белые, обрамлённые колючими шипами лепестки плотно охватывали сердцевину, внутри которой пульсировал розовый свет.

– Снова две лучшие подруги… и нет ещё никакого Тедроса… никаких принцев… Возвратиться в то время, когда вы с Агатой жили только друг для друга…

Софи мысленно приказала себе не слушать цветок и двигаться дальше, но тело ей не повиновалось, не желало шевельнуть ни рукой, ни ногой.

– Я могу вернуть всё, как прежде… Агата и Софи… Софи и Агата…

Сердце Софи неслось вскачь, перехватило дыхание, потемнело в глазах. Какая-то неведомая, затаившаяся внутри её сила всё увереннее брала верх, лишая Софи воли.

– Снова только две девушки… Назад, к началу…

– Софи! – долетел снизу мальчишеский голос.

– Это настоящий, это самый лучший выход… Открой меня, Софи…

Софи обливалась потом, её пальцы нервно шевелились, то сжимаясь в кулак, то разжимаясь.

– Раскрой меня ради Агаты…

– Нет, Софи! Нет! – долетел снизу новый голос.

Она раскрыла лепестки, уколовшись пальцем о колючий шип, словно Аврора о волшебное веретено.

Красная кровь брызнула на белое платье.

Розовое свечение в сердцевине цветка погасло, его лепестки моментально увяли, превратились в пыль и унеслись по воздуху. От цветка остались одни только шипы, и вот они-то с каждой секундой становились всё длиннее и толще.