Барон настойчиво подвинул бумаги, уже подготовленные его юристами, к краю стола и дал ручки, проследил за тем, как оба подчинённых после продолжительного ознакомления со стандартным текстом подписали контракт.

Скрепив договорённости пожатием рук, коллеги простились. Предвосхищая действия барона, под его рассвирепевшим взглядом Линда твёрдо произнесла:

— Кассиль проводит меня, доброй ночи, Фредерик.

Тот лишь кивнул, и двое выскользнули из его шатра, почти одновременно облегчённо вздыхая.

Молча, не говоря ни слова, в глубокой задумчивости биолог провёл Линду до её палатки и, немного помолчав, серьёзно произнёс:

— Надо выспаться, — помедлив, колеблясь и сильно бледнея, — нас ведь не оставят в живых, Линда… — и это не звучало как вопрос.

Девушка сглотнула, и ей в лицо неожиданно ударила струя ночного пустынного ветра, проскальзывая вниз, пробирая холодом через одеяло. Она задрожала и поспешила успокоить коллегу:

— Мы живём во времена демократии.

Тот хмыкнул и двусмысленно произнёс:

— Времена всегда одинаковые.

Он кивнул ей, рассеянно пожал руку и удалился прочь. А девушка ещё долго не уходила, даже когда след мужчины простыл, в мыслях продолжала навязчиво звучать его фраза, произнесённая с вящей безысходностью: «Времена всегда одинаковые».

Храм Анубиса. Закат славы Инпу.

Ночь выдалась удушающе жаркой. С пустыни волнами с разной периодичностью прибывал горячий воздух, внося в приготовления к празднеству какую-то истошную ноту. Все выглядели вымотанными, несмотря на радостную атмосферу, царящую в главном зале ритуалов храма Анубиса.

К горячему воздуху с Сахары добавился аромат от многочисленных раскалённых жертвенников с тлеющими в них благовониями. Медные пластины музыкальных инструментов издавали странный, словно бы жалобный звук, но сами исполнители улыбались. Так плакала пустыня по ночам, забираясь под тёмное звёздное небо, словно под уютное одеяло, успокаиваясь лишь на время, тяжело вздыхая и ворочаясь сыпучими барханами. По ночам она могла отдохнуть, зализать на время свои раны для того, чтобы днём вновь проснуться под палящими лучами безжалостного солнца — ослепительного в своём великолепии диска Всемогущего Ра.

Колонны помещения были затянуты тяжёлыми красными тканями, а пол усеян ярко пахнущими, даже кружащими голову травами и цветами. Ароматы от благовоний и растений смешались в поистине дьявольский коктейль. Тяжёлые, они опускались и тянулись по полу. Как раз туда, где сидели девочки. Жрец видел, как глаза некоторых девушек подёрнулись лёгкой пеленой дурмана. Впрочем, мужчина знал, что это не нанесёт им никакого вреда, кроме небольшой головной боли утром.

На возвышении, там, где обычно служил Камазу, возле стены с растянутой на ней шкурой леопарда стоял золотой трон правителя Египетских земель, сына бога Ра. С левой стороны слабо колыхалась завеса. Только вряд ли Инпу посетит их. Ведь сегодняшний ритуал не в его честь. Сегодня хвалу будут возносить живому человеку, богохульнику. Фараону, забывшему своё обещание, как только он понял, что возможно стать подобным богам, возможно стать самим богом. Живым, с реальной властью, благословлённым или обречённым жить вскорости и по окончании мистерий вечность.

Камазу поджал губы. Оттого, что был бессилен что-либо изменить, оттого, что голосу разума никто не внял. Оттого, что ближайшее окружение фараона не решилось ни на какие действия для того, чтобы остановить своего правителя, донести что-то. Но и жреца, который ясно выражал свои мысли о запретности действий фараона и был явно против того, что происходило и происходит, никто не трогал. Его не убрали с церемоний, напротив, он, как и прежде, как и положено жрецу, возглавлял их. Жизнь храма была восстановлена, служители культа так же работали, не покладая рук, девочки чувствовали себя в безопасности, а вот Камазу…

Он заметил по краям залы несколько вооружённых до зубов личных охранников правителя, а также его прислужника, Акила, того, кого жрец пытался, как ему казалось, тщетно вразумить. Их взгляды встретились, и тот ухмыльнулся, затем сжал губы в струнку и прищурил глаза. Не зло, как будто что-то выжидая. От Камазу?

Музыкальные инструменты почти что взвыли, и мужчина побледнел, когда заметил, что нынешний врачеватель сына Ра, вынырнув из темноты провала по всем сторонам освещённой середины залы, вышел с сосудом и, оглядев замерших людей, переставших дышать, поднял руки, торжественно произнося:

— Это есть сосуд полный, сосуд вечной жизни, предназначенный для правителя всей земли от начала и до края, Сыну Великого Ра, Светоносному правителю Египта.

Опустив ёмкость вниз, тот встал на колени, смиренно склонив голову в ожидании. Мелодия, достигнув апогея, мгновенно стихла, люди перестали дышать.

Камазу побледнел, когда в зал вошёл сам фараон. Что-то незримо изменилось в нём. В лице появилась нарочитая надменность, которая мигом утяжелила миловидные черты лица. Его взор скользнул по лицу пожилого мужчины — прямой в ответ заставил того поспешно отвести глаза. Жрец Инпу горько усмехнулся: фараон прекрасно знал, что совершает святотатство, и всё равно не свернул с грешного пути. И словно бы услышав мысли старого слуги, правитель криво ухмыльнулся и подошёл прямиком к стене, где висел один из символов культа. Ещё секунда, и фараон сорвал со стены шкуру священного зверя.

Жрец взвыл и хотел было двинуться в сторону святотатца, но его остановили двое из охраны, скрутив руки и обездвижив. Акил, подавший знак, благоговейно склонил голову в сторону правителя. Фараон, пройдя к своему трону со шкурой, словно с флагом, кинул её себе под ноги и встал на неё. Зал ахнул, и все головы устремились к Камазу. Тот словно бы окаменел, став белым, как статуя.

Врачеватель поднялся с колен и преподнёс чашу с напитком фараону. Тот дрожащими от нетерпения ладонями схватил её и жадно выпил. Камазу осмотрелся и, судя по выражению лиц присутствующих, сделал вывод, что вряд ли кто-то вообще понимал происходящее, за исключением активных участников мистерии.

Фараон откинул сосуд от себя, и тот в полной тишине звонко ударился о каменные плиты пола, откатившись в сторону. Жрец на мгновение прикрыл глаза в полном бессилии.

— И где же теперь твой Инпу, жрец? — фараон обратился к Камазу холодным голосом, так что старика прошиб пот и полная безысходность опутала всё его существо. — Где жало смерти? И кто сказал, что человек…

Неожиданно правитель покачнулся и потряс головой, словно бы что-то мешало ему говорить. Молодой мужчина схватился за горло и покрутил глазами. Ему не хватало воздуха, губами он жадно ловил его. Кое-кто кинулся было помочь. Но Акил подал знак охране, которая быстро пресекла любые попытки приблизиться к фараону. Тот с красным лицом и выпученными глазами уставился в лицо верному слуге и горько ухмыльнулся перед тем, как пасть на пол для