начале двадцатого века, который разработал идею имперской границы, до широко распространенных культурных представлений Индии как "Бхарат Мата" (Матери Индии) - нации как богини - идеологически мощный визуальный образ Индии как территории, нанесенной на карту, стал нормализованным к концу девятисотого века.

Сумати Рамасвами подчеркивает важность визуального образа в этот момент, утверждая, что "научная форма карты" стала доминирующим шаблоном, по которому должны были измеряться конкурирующие видения нации. "Тело Матери Индии, таким образом, функционирует как микрокосм множественной религиозной истории нации, даже когда оно используется, чтобы указать, что может, а что не может быть включено в ее обширную складку. Ее картографическая форма изображена, чтобы показать, что члены разнообразных религиозных общин Индии являются со-жителями индийской геободи, но некоторые из них более близки, чем другие". Такое территориальное видение Индии, усиленное и широко распространенное через массовые изображения, будет работать на натурализацию идеи Индии как священного пространства. Индийская мысль, опирающаяся на отличительную особенность этого территориального пространства, породила бы политику оборонительной внутренности, заставляя ее сторонников видеть во внешнем мире всегда источник угрозы и опасности, следовательно, выступая за радикальную самодостаточность.

Наряду с геободи и картографической картой, существует еще одно важное географическое наследие, с которым также необходимо бороться. Французские востоковеды, работавшие в начале девятнадцатого века, в частности Сильвен Леви, Жан Пшилуски и Жюль Блох, выдвинули идею так называемой Великой Индии. Их экспансивная концепция Индии как истока уникальной и передовой цивилизации, распространяющейся на восток, стала чрезвычайно влиятельной и остается весьма устойчивой. Сочетая ряд методов и источников доказательств, от текстового и культурного анализа до археологических раскопок, французские ученые разработали тезис о том, что империи Юго-Восточной Азии и культурные практики, от танца до музыки, были глубоко сформированы индийскими корнями, отсюда и термин "Великая Индия". Эта линия мысли стала чрезвычайно популярной и была расширена выдающимися индийскими историками, такими как Р. К. Маджумдар и Калидас Наг, ученик Леви, которые, наряду с другими, основали Общество Великой Индии.

Сьюзан Бейли объясняет, что идея Великой Индии была особенно привлекательной, поскольку она была способна подорвать общепринятую мудрость британских ориенталистов и предложить совершенно иную картину индийской цивилизации. Не будучи пассивной и реактивной, эта концепция позволяла ее сторонникам утверждать, что Индия всегда была динамичным местом, распространяя свою уникальную мудрость и цивилизацию на восток без применения оружия, с помощью средств, которые мы сегодня называем "мягкой силой", а именно, присущей индийским идеям и культуре привлекательности. В отличие от исламских и европейских империй, которые силой прокладывали себе путь в Индию, индийская цивилизация, включающая индуистскую и буддийскую мысль и практику, была охотно принята и усвоена от "Ангкора до Боробудура", от Чама во Вьетнаме до империи Маджапахит на Яве. Симптоматично, что повторный просмотр книги Фаниндраната Бозе "Индусская колония Камбоджи" (1927) предлагает: "В Индии также были свои Наполеоны и Шарлеманы, свои Бисмарки и Макиавелли. Но истинное очарование индийской истории заключается не в этих претендентах на всеобщую власть, а в ее мирном и доброжелательном империализме. . . . [индийцы использовали] оружие своей превосходной культуры и религии [чтобы подчинить себе] весь мир". Для этих интеллектуалов и их последователей "культурная колонизация" Великой Индии мирно распространилась бы через Бирму, Камбоджу, Вьетнам, Яву, Бали и далее в Китай и Японию.

 

Индия как азиатская цивилизация: Космополитическое видение

 

Индийский писатель и интеллектуал Рабиндранат Тагор в своих трудах и диалогах с японскими и китайскими учеными во время многочисленных визитов в Восточную Азию предлагал гораздо менее пристрастное видение паназиатского чувства. Его яростное неприятие национализма и патриотизма - "нация - величайшее зло для нации" - привело к ожесточенным разногласиям с его японскими и китайскими хозяевами и обозначило его дистанцирование от более крайних сторонников индийского национализма на родине. В резком контрасте с маскулинистским и агрессивным воображением, типичным для тех, кто приравнивал индийскую цивилизацию к индуистскому этосу, взгляды Тагора предлагали видение азиатской общности через метафоры братства, которые связывали досовременную Азию от Месопотамии до Японии. Когда дело доходило до определения азиатских различий, которые Рустом Бхаруча характеризовал как форму самоориентализации, Тагор представлял "азиатскую" цивилизацию в эссенциалистских терминах, которые подчеркивали ее противопоставление ценностям, связанным с Западом - "не политическим, а социальным, не хищническим и механически эффективным, а духовным и основанным на всех разнообразных и более глубоких отношениях человечества".

Тагор был непреклонен в том, что модернизация, которую он видел в терминах технологического материализма, не то же самое, что современность, которая является универсальной и свободной от подражания. Копирование западного материализма и западного пути развития было бы сродни, по его едкому выражению, "одеванию нашего скелета в чужую кожу". Цель азиатской цивилизации, если ее можно так назвать, заключалась в том, чтобы иметь уверенность в себе, чтобы сформулировать свою собственную современность, независимую от внешних влияний, в режиме, выражающем ее собственный уникальный гений, включая мораль, эстетику и спиритуализм.

Послание Тагора будет повторяться и усиливаться по всей Азии, что особенно запомнилось на исторической Конференции по азиатским отношениям, состоявшейся в Нью-Дели в апреле 1947 года. Эта конференция, проходившая на пороге деколонизации, является значимой по ряду причин, и не в последнюю очередь из-за широкого представительства участников со всей Азии и Океании. Ее дух можно передать вступительным словом Джавахарлала Неру: "Азия, после долгого периода затишья, внезапно снова стала играть важную роль в мировых делах... старые империализмы исчезают... и мы снова смотрим друг на друга и встречаемся как старые друзья, давно расставшиеся". Для Неру, чье видение будет определять внешнюю политику Индии до конца века, две дополнительные темы нуждались в акцентировании. Первой была геополитическая центральность Индии в азиатском регионе, "точке встречи западной, северной, восточной и южной Азии", откуда на нее оказывалось влияние, и формирует остальную Азию; второе - особое место Азии в межнациональных отношениях: "Не может быть мира, если Азия не играет свою роль". Далее он добавил: "Мы достигли той стадии в человеческих делах, когда идеал "единого мира" и некой мировой федерации представляется необходимым... [причем] страны Азии будут сотрудничать вместе во имя этого большого идеала".

Пафосная вступительная речь президента конференции Сароджини Найду развивала тему о том, что свободная Азия спасет мир от самой себя. "Азия [всегда] выступала за... общий идеал мира. Не мир отрицания, не мир капитуляции, не мир труса, не мир умирающего, не мир мертвого, а мир, воинственный, динамичный, творческий, возвышающий человеческий дух". И: "Что будет делать Азия со своим возрождением? ... через сострадание, любовь и прощение мир будет искуплен". Слишком хорошо осознавая неизбежность деколонизации Азии, оратор за оратором приводил доводы в