Диккан открыл рот, но не мог произнести ни слова. Наверняка он ослышался. Грейс не могла сказать такое. Только не прагматичная, будничная, незаметная Грейс. Но она стояла перед ним, не улыбаясь, и его сердце забилось сильнее. Ему стало трудно дышать. Ему казалось, словно его швырнули прямо в прибой, и все стало с ног на голову.

— Не соизволишь объясниться? — тихо произнес он.

— У меня было время подумать, — ответила она. Ее голос был мягок, как шелк, руки свободно лежали на поясе, голова гордо поднята. — И я пришла к выводу, что воздержание слишком тяжело. Поскольку у тебя не возникает особого желания мне помочь, я решила, что имею право просить тебя об этом. Я порядочная женщина, и мне бы не хотелось обращаться к кому-то другому, чтобы удовлетворить свои вполне естественные потребности.

Она выглядела такой спокойной, босоногая королева воинов в корсете и сорочке, с разбросанными по плечам волосами. Прежде Диккан принял бы ее спокойствие за равнодушие. Но теперь он уже не мог ошибиться. Учащенное дыхание, красные пятна на груди, сцепленные пальцы, как будто она только что пила чай с его матерью, выдавали ее напряжение.

Грейс имела полное право страдать. Она видела, что он делал с Миной. Слышала его слова, которым не было прощения. А он был даже не в состоянии объясниться.

Диккану казалось, будто стены комнаты надвигаются на него.

— Ты хочешь, чтобы я сделал то же, что прошлой ночью?

Она кивнула, ее спина была напряжена, словно копье, костяшки пальцев побелели. Он провел тыльной стороной руки по лицу, и вся его усталость рассеялась, как туман. Разум призывал Диккана не соглашаться, но его тело думало иначе. Он уже был возбужден. Но знал, что должен оттолкнуть ее.

— Зачем? Ты ведь знаешь, это не изменит моих чувств к тебе.

Она побелела и застыла на месте, словно он ударил ее. А Диккан-то думал, что хуже ему уже не может быть.

— Возможно, я просто хочу притвориться, — ответила она, нанеся ему последний удар.

Он не знал, что ей ответить. И даже не мог дышать. Эти несколько тихих слов проникли в его сердце, как зазубренный нож, и ему казалось, что рана кровоточит. Сколько еще он будет причинять ей боль? Но это неизбежно.

Ведь Хирург где-то рядом.

— И когда же ты этого хочешь? — спросил он.

На ее шее затрепетала жилка.

— Как можно скорее. Но я понимаю, что тебе может понадобиться время, чтобы подготовиться.

— Зачем ты это говоришь? — с укоризной произнес Диккан. — Но ты должна быть сама полностью уверена. — В его голове пронеслись картины непростительных грехов, совершенных им против собственной жены. — Но скажи, дорогая, что именно ты видела?

Она чуть склонила голову, и почти бесцветная волна волос упала ниже пояса. Отчего-то он не мог отвести от них глаз.

— Кажется, я пропустила тот момент, когда вы раздевались. Но судя по тому, сколько всего валялось на полу, это не заняло много времени.

Диккан продолжал провоцировать Грейс, словно должен был наказать себя за боль в ее глазах.

— Совсем немного.

Ее глаза чуть расширились.

— Ты не причинишь мне боли. Не беспокойся.

Она говорила серьезно. Да, она действительно в это верила после того, как он уже принес ей столько горя, что она скорее всего имела полное право желать, чтобы до него добрался сам Хирург. Пытаясь справиться с охватившим его чувством вины, Диккан направился к двери.

— Хорошо. Будь готова сегодня ночью. — Он остановился и взялся за ручку двери. — И когда мы снова увидимся, ты должна стоять на коленях.

Он немного подождал, чтобы увидеть, какое впечатление произвели его слова. После чего открыл дверь и вышел из комнаты. Диккан сам не помнил, как очутился в Грин-парке. Сунув руки в карманы, опустив голову, не замечая других прохожих, он шагал по дорожкам, словно преследовал преступника. Няньки поспешно уводили подальше детей, а знакомые, завидев его, расступались.

Дальше не могло так продолжаться. Когда-то работа на Дрейка казалась Диккану увлекательной и интересной. Тогда ему надо было беспокоиться лишь о себе. Все его любовницы играли по тем же правилам. Никакого чувства вины. Никакой привязанности. Но после того как он проснулся однажды утром и обнаружил в постели мисс Грейс Фэрчайлд, все изменилось. Теперь чувство вины стало его постоянным спутником. Стыд, сожаление, отвращение. Ему была невыносима мысль о том, что пришлось жениться. Что Грейс ему навязали. И все же, как ни удивительно, ему хотелось проводить с ней больше времени. Он не мог представить себе более мелодичного смеха, чем у нее, или зрелища более удивительного, чем когда она мчалась на своей норовистой лошади, легко преодолевая преграды.

Он не собирался привязываться к ней. Он лишь хотел исполнить свой долг и найти в конце концов какой-нибудь приемлемый выход. Но она завладела его сердцем. Она обладала удивительной смелостью, чувством юмора и острым умом. Она изо всех сил старалась сделать его жизнь проще, удобнее и просила взамен так мало. Ей удалось завоевать преданность не только его слуги, но даже его коня.

У Диккана язык бы не повернулся назвать Грейс мученицей. Он никогда не слышал ее страдальческих вздохов, не видел жалобных взглядов. Она никогда не отчитывала его за проступки, и от этого ему делалось только хуже. Диккан по-прежнему не мог назвать ее красавицей. Или даже хорошенькой. Но она была неотразима, со своей честностью, чувством юмора и верностью. Она волновала его.

Он с улыбкой покачал головой, вспомнив, как Грейс, вся в крови и грязи, после всего случившегося спокойно объяснила ему, что потеряла сознание только при виде собственной крови. Потрясающая женщина! Но вправе ли он исполнить ее просьбу? Дрейк сказал бы, что тем самым он подвергает ее жизнь опасности. Конечно, Дрейк прав. Но разве одна ночь сможет что-то изменить? Она не признавалась ему в вечной любви. Она просила лишь о небольшом одолжении. Возможно, ему удастся удовлетворить ее просьбу так, чтобы она не подумала, будто что-то для него значит.

Когда час спустя Диккан подошел к подъезду клуба «Уайте», он все еще не принял окончательного решения.

Ни один из тех, кто видел Грейс на балу у Уайлдов, не назвал бы ее чем-то взволнованной. Она улыбалась, болтала и пила шампанское со своими гренадерами. Смеялась с Кейт и прогуливалась по залу с Чаффи Уайлдом и его братом Броком, которого, по словам Чаффи, она спасла после битвы при Кройдоне.

Диккан так и не появился, и вскоре гости стали в присутствии Грейс замечать, как редко видят его вместе с ней. Чаффи и Брок защищали ее, леди Беа спела песенку о моряке и его попугае, а Кейт выиграла у своего спутника состязание по количеству выпитых рюмок. А Грейс, ради которой все это было затеяно, чувствовала себя еще более обособленно.

Впервые в жизни она не могла сказать правду. Не могла выдать себя. У нее даже не было возможности скрыться. Теперь все знали ее имя, знали, как сложатся дальнейшие супружеские отношения.