Но вмешалась Судьба, и мне на глаза попалось то объявление. Я познакомилась со Свинцовым Человеком, возобновила визиты к Китти. На мои занятия начал ходить Мартин. Похоже, тропинка заканчивается…

Может, пришло время сказать правду?

Июнь 2017 г.

Сегодня наша вторая встреча. Ситуация стремительно ухудшается.

Из папки на столе Робина на меня смотрит Китти – правый глаз ниже левого, половина лица перекошена, будто она корчит рожи перед кривым зеркалом. Лицо пухлое, и в кадр попали жирные складки на шее. На голове пластиковый шлем, удерживающий вместе кости черепа. Из-под шлема торчат темные кудряшки. Ни Робину, ни мне нет нужды озвучивать наши мысли.

Китти разительно отличается от маленькой девочки, которую мы оба помним. Мне страшно.

Но времени на колебания нет – Робин несется вперед на всех парах.

– Значит, на повестке дня у нас несколько пунктов. Во-первых, Криспин Райт подал прошение о пересмотре дела в свете твоего письменного признания…

– Но он же в тюрьме, и его ждет суд за убийство Стефана и нападение на меня!

– Это не значит, что он не может обвинить тебя во лжи о том несчастном случае, – Робин переворачивает страницу. – Так, теперь об инциденте в Арчвильской тюрьме. Зачем ты пронесла в класс осколок стекла?

– Должно быть, завалялся в кармане после занятий в колледже, – пожала я плечами. – Я и не подозревала, что он там лежит. В любом случае утром при обыске его обязаны были изъять.

По лицу Робина было видно, что он с этим согласен. Но тут прозвучал вопрос, на который я предпочла бы не отвечать:

– А как ты объяснишь, что твое так называемое признание было найдено в мусорной корзине в женском туалете?

Да, его нашли. От этой новости я все еще не могу прийти в себя. А чего я ожидала от тюрьмы? Там же работают сплошь специалисты по раскрытию преступлений (ну, практически)!

– Я… я не знаю.

Робин, осторожно поглядывая на меня, задал новый вопрос:

– Ты написала, что толкнула Китти на проезжую часть. Это правда?

Я готова была солгать ему, как и дознавательнице, что негодяй Криспин угрозами вынудил меня написать заведомую ложь.

Однако при виде доброго лица Робина во мне произошла перемена. Я даже подумала – может, обратиться к другому адвокату? Я бы солгала, сиди передо мной малознакомый солиситор. Но Робин мой старый знакомый, мы знаем друг друга с детства. Когда-то я его обидела. Я обязана сказать ему правду.

– Да, – тихо сказала я. – Я ее толкнула.

Робин покачал головой.

– Эли, я много раз видел, как мои клиенты винят себя в несчастье, постигшем другого, потому что им кажется – так они смогут чем-то помочь. Называй это гипертрофированной совестью или чувством вины. Напомню, следствием достоверно установлено, что Криспин превысил разрешенную скорость. Его автомобиль вылетел на тротуар. Это доказано и сомнению не подлежит.

Как легко было бы позволить Робину продолжать в том же духе и возложить всю вину на Криспина!

– Мы ссорились, – перебила я. – Китти все повторяла… что знает мой секрет.

– Какой секрет?

Трудный вопрос.

– Я не могу сказать, – прошептала я.

Робин снова принялся крутить обручальное кольцо.

– Боюсь, без этого не обойтись. Нужно же нам тебя вытаскивать.

Он прав.

– Китти видела меня в летнем домике на вечеринке Райтов, – выпалила я. – Она подсмотрела, как я занималась сексом с… с Криспином.

Лицо у Робина стало таким, словно кто-то с размаху ударил его кулаком.

– Я не хотела… Я ему не позволяла… Но он ничего не слушал и добился своего… – у меня потекли слезы. – Я пошла за ним в тот чертов домик лишь потому, что он сказал – ты меня там ждешь с коктейлем…

Последние слова вырвались у меня практически с воем. Мне даже показалось, что стонет Робин, а не я.

– Он тебя изнасиловал?

– Наверное… Но тогда я так не считала – все думала, может, я как-то его спровоцировала и сама виновата… Только когда прошло много лет и я стала старше, все встало на свои места.

– Кто-нибудь еще знал, что это не был секс по взаимному согласию?

Я покачала головой. На лице Робина появилось сомнение.

– Ты понимаешь, – медленно начал он, – как трудно доказать изнасилование, случившееся много лет назад?

Я судорожно сглотнула.

– Да.

– Есть масса примеров, когда женщин, заявивших об изнасиловании, просто рвали на клочки в суде и губили их репутацию.

– Переживу, – хрипло сказала я.

Робин смотрел на меня в упор. Смотрел внимательно. Я видела, что он мне почти верит. По крайней мере, мне так показалось.

– Значит, ты ее толкнула, боясь, что тайна раскроется?

Я кивнула, не в силах говорить.

Робин молча подвинул мне по столу коробку с салфетками.

– Убил бы ублюдка, если б узнал тогда, – пробормотал он.

Значит, он мне верит и ему больно за меня. Мы не были влюбленной парочкой, но между любовью и дружбой тонкая грань.

Стало понятно и еще кое-что: люди ошибаются, считая непереносимыми подростковые душевные раны; они становятся куда болезненнее в среднем возрасте. Почему? Потому что участники много лет мусолили причины и последствия, растравляя старые обиды.

Робин что-то записывал перьевой ручкой, царапая кончиком по бумаге. Каждое мое слово, прозвучавшее здесь, записано, и эти листки я уже не смогу порвать.

– Когда я впервые пришла к тебе… по делу, как к адвокату… я спросила, можно ли тебе меня представлять, – я сглотнула. – Ты сказал – можно, если нет конфликта интересов. Имеет ли значение, что ты тоже был на той вечеринке?

– Нет, – коротко ответил Робин. – Я не видел… предполагаемого преступления, так что с юридической точки зрения все нормально.

Повисло неловкое молчание. Робин снова заговорил, на этот раз спокойнее:

– На суде Криспин заявлял, что вы с сестрой «затеяли потасовку» на проезжей части. А ты возразила, что вы просто переходили дорогу.

Я ответила, с трудом ворочая ставшим каменно-тяжелым языком.

– Я солгала. Я действительно толкнула Китти. Я была невероятно зла на нее. Ты же знаешь, какой она была. Но я не хотела…

На этот раз Робин вроде бы мне поверил – на его лице застыл шок. Мне впервые за много лет разом стало легче, будто прорвался нарыв. Однако облегчение сразу сменилось нехорошим предчувствием.

Робин начал говорить, но на секунду замолчал, будто подавившись, и начал снова: