у кого-то было «Мальборо», — вспомнила Карина, и упомянутая пачка появилась. — И не убирайте, Виталик, не будьте жмотом, в мужике мелочность отвращает…

— Да возьми их себе! — обиделся тот.

Карина угостила из этой пачки Катю и, мстительно улыбаясь, сунула сигареты в свою сумочку.

— Так вот, — сообщила она после первой затяжки. — В девятом классе юноша попал под машину. На Колхозной площади столицы. Причем доказано было, что шофер не виноват! Потом бедняга перенес три операции, долго прыгал на костылях, но в университет поступить сумел. А Замятина, чтоб выходить его, на пять лет сошла с круга, с кино завязала совсем, в театре только числилась… Два лета подряд провели они, оба два, в Кургане, где этот… как его? — ну царь и бог костно-восстановительной хирургии…

— Илизаров, — напомнили ей.

— Вот-вот. А юноша, как только отходил от наркоза, сразу нырял в книги. В устрашающе умные! Теперь бабушка гордится: у них красный диплом! Но поездки на картошку, стройотряды, гитарная романтика, а тем более дискотеки, — все это, конечно, мимо него прошло… Всегда один, отшельник такой…

— Где ж отшельник, когда он Катю сюда привел?

Катя сказала задумчиво:

— Это я — его… А я, как услышала «философ», — подумала: врет, мозги мне компостирует… Хамка: даже спасибо за коктейль не сказала ему…

— Что, — спросил Виталий, — сильно зауважала? Или пожалела увечного?

Она произнесла по слогам:

— От-лип-ни-те…

5

Поздний вечер. Одна из лодок, вытянутых на песок с таким расчетом, чтобы прибой их не достал, вдруг попадает в луч прожектора, что на спасательной станции. Лодка удостоилась внимания как раз в тот момент, когда в ней надумал посидеть Женя, он уже, собственно, одной ногой стоял в ней и сейчас заслонился руками от луча, который накрыл его, как контрабандиста какого-нибудь…

— Назад! Нельзя в лодку, слышите? — раздался Катин голос в мегафон. — Ее на днях просмолили! Сели бы сейчас, как муха на липучку… А если и засохло уже — все равно нельзя! Не положено!

Женя послушно вернул ногу на песок, продолжая заслоняться локтем от снопа света.

После паузы мегафонный Катин голос изумился:

— Это… вы? Тогда я грубовато сказала… насчет мухи… извините. А вообще-то, мы ж не договорили тогда — может, зашли бы?

Не слишком заинтересованный тон, приглашение сделано, похоже, от скуки, но ведь — приглашение! Он обрадовался. А по дороге к ней снимал, сбрасывал с себя улыбку этой дурацкой, в сущности, беспредметной радости…

6

— Присаживайтесь. — Катя сняла книжки с плетеного кресла, Женя увидел, что сверху там был Белинский, а вообще это пачка учебников. — Да, перво-наперво — спасибо за угощеньице…

— О чем вы? Ах там, в баре? Ерунда. Я вижу, вы к сочинению готовитесь?

— Вроде бы. Только вы один ее видите — подготовочку мою! Никто больше ее в упор не видит, даже я сама! Зачем, думаете, я вас позвала? Чтоб вы мне заниматься мешали!

Посмеялись оба.

— Ну на такую роль — и нетрудную, и приятную — нашлось бы много охотников, — предположил он. — Стоило только свистнуть.

— Это точно. Но пока и одного хватит. Тем более — философа! — (Он поморщился.) — Вот пофилософствуйте со мной на общие темы. Я ведь ничего, просто ничегошеньки не знаю. Ей-богу. Что хорошо, что плохо… что ошибка, что нет… И вообще, как жить. Это сама судьба мне послала вас — человека, у которого по всем этим вопросам — диплом с отличием!

Он поморщился вновь. Издевается она, что ли? Затем и позвала?

— Пожалуйста, не надо больше об этом, — попросил он. — Я ж объяснял — меняю профессию. Еще на четвертом курсе мое чувство юмора как-то объединилось с чувством стыда и они оба запретили мне называться или числиться «философом»…

— А кем же вы будете? — И без паузы она бросила попутный вопрос: — Орехов греческих хотите?

Он кивнул, и дальше она его слушала, поставляя ему орехи; какие-то мягкие они были: парочка, энергично сдавленная в ладони, кололась без всяких щипцов. Один — Жене, другой — себе.

— Сейчас опять много трубят о проблемном обучении… Слышали такой девиз: «Учение с увлечением»?

— Ну?

— Я тоже не остался в стороне, напечатал одну статейку на этот счет. Мне предложили: идею, которую я там провожу, проверить и попытаться внедрить самому. В школе.

— В школе?! — Катя поглядела на него сердобольно. — И вы согласились?

— Черт возьми, это массовая реакция! — почти рассердился он. — Так что первого сентября я иду, представьте себе, в первый класс «Г»!

— Представила!

По поводу буквы «Г» она так засмеялась, что чуть не плюнула разжеванным орехом в этого педагога-экспериментатора. Отсмеявшись, попробовала его ободрить:

— Но это ж не надолго? Вы только поставите там свой опыт — и вас в академию возьмут, да?

Тут настал его черед веселиться.

— А что смешного? Ежу ведь понятно, что такой человек не должен застрять в первом «Г»!

— Ну какой человек, Катя?!

— Сами знаете… Так и чувствуется, что все мы еще услышим про вас! Евгений Замятин — да? Вообще-то, и сейчас уже звучит.

— Был писатель такой… но мы с ним не однофамильцы, нет. Замятина — это бабка моя. А я — Огарышев.

— Ну? Огарышев… — повторила она. — Грустная немножко фамилия… А я — Батистова. Так себе фамилия… Спасибо еще, что не Сатинова, не Холщова и не Дерюгина, да? А у нас одна из класса выскочила замуж и стала — Сенаторская! Вот фамилия — умереть не встать!

— Батистова — несравненно лучше, Катя, — сказал он с усмешкой и конфузом: сама тема казалась вздорной ему.

— Ну-ну-ну, не утешайте. Сенаторская — это жутко красиво. Но и обязывает, конечно: надо и положение такое, и чтобы внешний вид всегда соответствовал… Что вы так смотрите? Глупая я для вас? Да? Из первого «Г»?

С улыбкой, которая с некоторых пор стала неотвязной, он замотал головой:

— Помните, как про Наташу Ростову сказано? Что она не удостаивала быть умной? Ведь это Пьер говорил с восхищением!

— Ну память у вас, — не меньше Пьера восхитилась Катя. — Не удостаивала, значит… И правильно делала, я ее понимаю: перед кем бисер-то метать?

Женя после этой фразы замолк, стушевался: ему показалось, что это выпад. Катя тоже затихла, но по другой причине: близилась какая-то наглая музыка, — видимо, по пляжу шли с магнитофоном. А затем и выкрики раздались:

— Кэт! Катюха! — Ее окликали еще издали.

Она посмотрела в окно — стоя так, чтобы не обнаружить себя. Затем плотно задернула занавеску. Затем обдумала что-то, кусая ноготь и твердея лицом. Затем сказала:

— Сидите и