— И что?

— И то. Броня слезла, а внутри все обуглилось, сплавилось в кусок практически, я никогда такого не видел, весьма странный характер повреждений.

— И что это означает? — спросила я.

— Вот слушай дальше. С этим вертолетом было все ясно, хотя чем его сожгли, я так и не понял. Мы отправились к другому вертолету, он, по данным воздушной разведки, упал дальше, километрах в двенадцати, в болотах. Вот тут все и началось по–настоящему. Сначала мы заблудились…

— А навигаторы?

— Навигаторы отключились. Едва мы вышли на болота, все навигаторы отключились, как и радиосвязь, мы оказались в тишине и уже почти в сумерках. Там с болот поплыл туман, и мы шли почти наугад и очень медленно…

Дрюпин замолчал, открыл баночку с вазелином и принялся задумчиво смазывать свою лысину. Я решила его не отвлекать, пусть мажется, глядишь, быстрей расскажет.

— Там местность оказалась малопроходимая, деревья подгнивали и падали, и вездеходы с трудом продвигались. Уже почти в темноте заметили пилота — он так и болтался на парашюте, зацепившемся за сосну. Без сознания, мы его с трудом вниз стащили. С нами был доктор, он его немного в сознание привел.

Дрюпин сказал это драматично, почти шепотом.

— Он откусил себе язык, — сказал Дрюпин. — Не целиком, но почти половину. Он что то мычал и глаза выпучивал, а сказать так ничего и не мог, только кровью брызгал. Доктор попытался ему сделать укол… Короче, пилот выхватил у нашего доктора шприц…

Ну вот, подумала я. Опять очередная гадость. Мало, что ли? И так в жизни одна сплошная дрянь, и вот теперь очередная жесткая история.

— Мы его, конечно, связали и вкатили ему тройную дозу, но он все равно ворочался. И мычал. А я еще тогда подумал — с чего это вдруг он откусил язык? Я про такое вообще не слышал — чтобы человек перепугался до такой степени, что отгрыз себе язык. Он все время в небо показывал… Короче, мы отправились дальше, ко второму вертолету…

Дрюпин поежился.

— Мне как то не по себе было…

Дрюпину было не по себе, в этом ничего удивительного. Дрюпин боялся, потому что они углублялись в тайгу, а из средств навигации у них работал только компас, да и тот пошаливал. Компас пошаливал, и небо неприятно светилось красным, инженер, возглавлявший поисковую партию, предположил, что, видимо, проблемы в магнитосфере, возможно, мощный выброс на солнце, повлиявший на тончайшую электронику вертолетов. Дрюпин не верил в выброс на солнце. Это весьма напоминало работу Установки, однако она не могла работать, Дрюпин в этом не сомневался — во время переброски Волка расплавились все четыре генератора, и за это время успели заменить только один. Установка была ни при чем, а небо светилось и светилось.

Вездеход держал курс по автопилоту, скоростью километров десять, и к вертолету они вышли лишь к полуночи. Машина лежала на острове посреди трясины, но проход найти не могли долго, а когда добрались до него, оказалось, что вездеход пробраться не может — окрестности заросли мелким, но чрезвычайно густым березняком, сквозь который пробиться можно было только пешком.

Через березняк пробирались два часа, при этом становилось все темнее и темнее, туман не расстилался над землей, а отчего то поднимался вверх, на несколько метров, перекатывался тяжелыми клубами, был похож на вспухшее стеганое одеяло. Вертолет лежал в разных местах, кусками. Он был просто разорван, сломан, как игрушечная модель, разбросан по сторонам, куски оплавленные и кое–где обугленные, но Дрюпин этому уже не очень удивлялся. Потому что происходило странное. Дрюпин чувствовал, что они на этом острове не одни.

Это было необычное ощущение, Дрюпину все время хотелось вжаться в землю, схватиться за нее, держаться. Небо, низкое и спрятанное за туманом, пугало. Это чувствовали и остальные, они то и дело поглядывали вверх и старались держать оружие под боком. Дрюпин не очень понимал, что ему здесь делать — вертолеты не подлежали никакому ремонту, а понять, что с ними произошло, не представлялось возможным. Он отыскал обломок побольше и стал отпиливать от него кусочки, для того чтобы произвести анализы, но вдруг погас фонарь. То есть Дрюпин его уронил в лужу, и стало темно, он стал искать фонарь, и вдруг ударил ветер, такой сильный, что Дрюпина сбило с ног.

А когда он поднялся, обломка вертолета уже не было. Он исчез, несколько тонн стали, сапфирового стекла и модифицированного кевлара исчезли, точно их бес языком слизнул. Дрюпин растерялся…

— Он просто исчез, представляешь?! Что то уволокло его в небо… И тут же десантники начали стрелять, и все рванули к вездеходу, но его тоже не было, он тоже пропал… Короче, мы выходили из болота почти сутки, а вторая группа так на базу и не вернулась. Их потом искали, но не нашли.

Дрюпин замолчал. Он заглянул в банку и обнаружил, что весь свой эликсир на собственную башку и измазал.

Дрюпин вздохнул.

— Сказали, что это болотный газ. Сдвинулись пласты торфа, пошел газ, и мы его надышались, отравились, конечно. Вот и галлюцинации…

— Какие галлюцинации? — не поняла она.

— Ну, разные… Люди разное видели…

— И что? — спросила я. — Может, газ, а может, они на вас какую то свою очередную пакость проверяли. В чем тут смысл? Ну, в этом вот твоем рассказе?

— Я знаю, что видел, — сказал Дрюпин серьезно. — И я знаю, что я не сумасшедший, что я не отравился никаким газом. Знаешь, там на острове я видел дракона.

Дрюпин опять выпучил глаза и потер лысину, понюхал пальцы.

— Что? Кого ты там видел?

— Как «кого»? Дракона, конечно. Черного. Он был даже не черный, а какого то… еще более насыщенного цвета. Это была чернота… Как черная дыра, понимаешь? Как сама тьма. Она точно затягивала…

— Дракона?

Почему то я не очень удивилась. Ну, дракон. После красных тварей с монетами в глазах…

— Он был огромен, — сказал Дрюпин. — Это трудно представить, понимаешь… Как межконтинентальный самолет, не меньше. Невероятен! И двигался…

Дрюпин закрыл глаза и потер голову.

— Он двигался так быстро, что я не успевал следить за ним. Он был как тень. Как призрак. Как будто ночь ожила и собралась в черную птицу. Ты мне не веришь, что ли?

Я верила. В последнее время я видела столько необычного, что легко могла поверить во все.

— Откуда, интересно, дракон? — спросила я. — Их что, тоже клонировали? Из динозавров, что ли?

— Не, — помотал головой Дрюпин. — Дракон — это другое. Его нельзя клонировать.

— Почему это?

— Потому что это… Это сказка.

Дрюпин улыбнулся. Счастливо так.

— Все равно непонятно, — сказала я. — Ну, дракон, ну, сказка. Нам то от этого что?

— Не знаю. То есть я хочу сказать, что…

Дрюпин сбился, стал думать и опять начал протирать свою лысину.