— Хорошо, — Зимин отправился в кухню.

Он посидел, прислонившись к холодильнику. Затем достал мятный сироп, тоник, лед, смешал, пшикнул из сифона. Вернулся к Ларе.

Лара все так же лежала на подоконнике. Она перебирала тонкие желтые листки, разглядывала их на просвет, сгибала.

Зимин сунул ей стакан шипучки.

— И что? — спросил он. — Похоже, что письма какие то. Личные, видимо, иначе их не стали бы в обложку вклеивать. Прочитала?

— Нет пока. Очень все это странно…

— Я скоро от слова «странно» вздрагивать начну, — сказал Зимин. — Все вокруг сделалось так странно, что иногда хочется танцевать.

— Нет, это действительно странно. Я еще толком не читала, но это письма к какому то Пашке.

— К Пашке?

— Ну да.

— И что? Ты знаешь какого нибудь Пашку?

Лара задумалась.

— Нет вроде. А ты?

Зимин промолчал.

— Они подписаны, — сказала Лара. — Они подписаны…

— Неужели это тайная переписка Тура Хейердала? — перебил Зимин. — Тогда это бесценная вещь! Кокосов отдаст за эти письма собственную почку! Всем известно, что Тур Хей–ердал обнаружил на острове Пасхи некие порталы в параллельные вселенные, а это наверняка зашифрованные карты…

— Они подписаны СЛЛ, — закончила Лара.

— Это, безусловно, все объясняет, — продолжал резвиться Зимин. — Письма подписаны СЛЛ. Безусловно, буква «Л» в данном контексте означает «Люцифер», то есть несущий свет. В традиции ордена иллюминатов…

— Ты что, не видишь? — шепотом спросила Лара. — Ты совсем ослеп?

Она сунула под нос Зимину лист пожелтевшей бумаги.

Бумага как бумага. Исписана от края до края, почерк красивый, пожалуй, с завитушками, которые показались Зимину знакомыми…

— Не узнаешь?! — спросила Лара. — Неужели ты не узнаешь?!

Зимин не узнавал. Он смотрел на тетрадные листы в клеточку, на буквы, складывающиеся в слова, и никак не мог понять, что он должен узнать.

— Это же мой почерк, — негромко сказала Лара. — Мой. Один в один просто. Зимин, неужели ты забыл мой почерк?

Зимин выхватил лист. Почерк был действительно похож. И он действительно его почти забыл, потому что давным–давно не получал настоящих, живых писем. Сам не писал, и Лара не писала.

— Докатились, — выдохнула Лара. — Интересно, откуда тут мои письма?

Она стала читать.

— Я его убью, — неприязненно сказал Зимин.

— Кого? — не отвлекаясь от письма, спросила Лара.

— Кокосова. Моховикова… Короче, этого героя, достал он меня. Слушай, Лар, мне кажется, это шутка такая…

— Не мои письма, — Лара свернула бумагу, сунула ее в тетрадь, тетрадь вручила Зимину. — Почерк похож, а письма не мои. Про какого то Пашку…

— Про Пашку? Ах да, я ж читал…

— Знакомое имя?

Зимин пожал плечами.

— Тоже из области редакторской правки. Парцифаля на самом деле звали Пашка. Но у редактора имелось свое видение, ему Пашка слишком простецким показался. И он предложил сократить Парцифаля не в Пашку, а в Перца. Перец это, видите ли, с какого то древнего означает «идущий напролом», что весьма подходит герою. Ну, я…

— Ну, ты не стал ломаться и согласился, — закончила Лара. — Похоже на тебя, дружочек.

— Согласился, да. А что, мне было надобно бороться?

— Может быть. Хотя тебе видней. Был Пашка, стал Перец, одним словом, Парцифаль. А вообще, этот Кокосов интересный человечек, может, ты нас познакомишь?

— Нет, — отрезал Зимин. — Он же псих, неизвестно, что у него в голове. А может, он с оружием ходит?

— Да. С пулеметом в кармане. А еще он наверняка гипнотизер! Ввергает в транс!

Запиликал телефон. Он задребезжал и пополз по подоконнику к краю. Лара поймала и начала разговор про морковь.

Зимин слушал некоторое время, потом отправился на кухню, запустил компьютер и связался с Евсеевым.

Евсеев обрадовался и стал тут же, не откладывая, рассказывать про то, что рейд у них намечается совсем нешуточный, надо мобилизовать силы…

— Стоп, — Зимин остановил поток стратегической активности. — Стоп. Слушай, Евсеев, у меня к тебе дело.

— Какое дело? — Евсеев перешел на официальный тон.

— По твоей специальности как раз дело.

— По которой? — осторожно поинтересовался Евсеев.

— Не прикидывайся, ладно?

— Ну, допустим, — вздохнул Евсеев, которому, казалось, совсем не хотелось выступать по своей основной специальности.

— Мне нужно узнать про одного человека.

Евсеев молчал, в трубке слышалось его пыхтение.

— Ничего такого, — успокоил Зимин. — Никакого компромата, просто данные. Телефон, где живет.

— Не знаю, не знаю, — равнодушным голосом сказал Евсеев. — Это все… Сложно.

— Это все ерунда, — перебил Зимин. — Ерунда.

— Ерунда не ерунда…

— Вспомни кости, — сказал Зимин. — Вспомни.

Евсеев молчал.

— Хорошо, — согласился Евсеев. — Называй фамилию.

— Кокосов, — сказал Зимин. — По матери Моховиков. Евгений. Кажется, Витальевич… Нет, Валентинович! Возраст…

— Десятки тысяч, — оборвал Евсеев. — Кокосовых Евгениев десятки тысяч, если не больше.

— Мне нужны живущие в нашей области.

— Хорошо.

Евсеев отключился.

Зимин попробовал дозвониться до отца, бесполезно, вернулся в комнату.

Лара спустила ноги с подоконника, закатывала рукава на свитере.

— Есть предложение, — сказала она.

— Из разряда?

— Из разряда актуального искусства. Вчера матери на работу прислали приглашения, она сама не пойдет, вписала нас. На презентацию приглашен весь городской бомонд, чиновники, деятели культуры, лучшие люди города, одним словом.

Зимин поморщился. Лучших людей он не очень любил, опасался их, старался держаться подальше.

— А что ты, собственно, морщишься? — поинтересовалась Лара. — Можно подумать, ты каждый день встречаешься с актуальным искусством.

— В прошлом году в оперу ходили, — напомнил Зимин.

— В прошлом году в оперу… — передразнила Лара. — Ходили, да. И можно было певцам рожи не строить, стыдно было.

— Они выглядели как идиоты, — возразил Зимин. — Когда я вижу, что взрослые люди выглядят как идиоты, я это транслирую им посредством мимики.

— Короче, Зима, — Лара потянулась. — Сегодня ударим по культурке. Приезжает выставка…