— Вадик, ты что наделал? — На корне языка, в самом горле, появляется знакомый горький вкус тошноты. — Ты что наделал?!

— То, что нужно было сделать уже давно, — спокойно отвечает он. — Послушай, пожалуйста. Не клади трубку! Я оставлю Вике все: квартиру, машину, все, что в квартире. Буду платить алименты на сына. У меня есть однушка — и я кое-что скопил. Вика не знает. Мы с тобой… Мы должны хотя бы попробовать. Наплевать на всех и пожить для себя.

— А меня ты спросил, хочу или я украсить собой твою больную фантазию?!

Меня трясет и выворачивает.

Вадик пытается докричаться, но я заканчиваю вызов.

Хочу спрятать телефон под подушку, но на экране всплывает сообщение от Вики: «Ты — сука. Ты забрала моего мужа, а я заберу твоего мужика».

Мне кажется, что мир разваливается прямо у меня под ногами. Как в фильме Нолана об осознанных сновидениях, где вдруг что-то идет не по сценарию, и герой понимает, что сцена под ним превращается в кубики, которые летят в пропасть. Еще секунда — и он рухнет следом, в полную неизвестность.

Может быть, я просто сплю?

На всякий случай несколько раз щипаю себя за сгиб локтя, до слез из глаз, до красного следа на коже.

Не сплю. Но и не понимаю, каким образом меньше, чем за минуту, оказалась в реальности, где один мой школьный друг оказался влюбленным в собственную влюбленность идиотом, а лучшая подруга, самый близкий человек, только что пообещала разрушить мою жизнь. За то, к чему я не имею ни малейшего отношения.

Толстые стены вокруг моего внутреннего покоя начинают покрываться трещинами. Я хватаю все, что попадает под руку — варианты решения проблем, яркие приятные эмоции, воспоминания, и пытаюсь «стереть» разломы, но это почти не помогает.

Голова болит еще сильнее.

Телефон разрывается почти непрекращающимися звонками. Я закрываю экран ладонью и сую его под подушку, бегом, почему-то на цыпочках, по лестнице вверх, но на пролете спотыкаюсь, подворачиваю ногу и усаживаюсь прямо на дощатое перекрытие. В окне напротив моя любимая петербургская погода: серый дождь без ветра и небо в тяжелых тучах, больше похожих на сахарную вату со вкусом дыма.

Умом я понимаю, что должна что-то сделать: ухватиться за тот самый кирпичик, который не даст рухнуть моему внутреннему спокойствию, чтобы собраться с силами и подумать, как поступить. Вика… Она всегда была очень целеустремленной, всегда рвала вперед на полных скоростях, как и Саша. И я немного завидовала ее характеру и даже пыталась подражать, чтобы язык не прятался в известной место при первой же трудности.

Если Вика чего-то хочет — она всегда это получит.

Я пытаюсь вспомнить хоть одно исключение из правила, но ничего не получается. Она всегда получала вещи, которые хотела, поездки, которые хотела. И мужчин, которых хотела, даже просто ради развлечения, потому что любила «цеплять» просто для личного удовольствия, на один вечер без продолжения.

Голова взрывается приступом тупой боли, когда в ней появляются образы красивой уверенной Вики с харизмой и аурой сексуальности — и моего Антона рядом. Я пытаюсь вытолкать их, влезть между силуэтами, разорвать в клочья, но чем больше стараюсь — тем больше плоти нарастает на их костях. Как в Гарри Поттере, когда бедный Рон вскрыл крестраж — и мерзкий Волан де Морт отравлял его желчной ревностью.

Они общались на Дне рождения моего отца? Сидели рядом? Успели сказать друг другу те самые пару слов, которые высекают искру взаимной симпатии?

Сколько проходит времени, прежде чем до меня начинает доходить, что я снова накручиваю себя и сгущаю краски? Уже темно и свет фар за окном подсказывает, что Антон вернулся с работы.

Это глупо, но я чуть не прилипаю к окну, пытаясь разглядеть выражение его лица.

Может быть, Вика уже звонила ему? Как всегда, как она умеет, включила харизму на максимум, нашла причину, по которой они должны увидеться.

Сжимаю виски запястьями, сильнее и сильнее, до отрезвляющей боли.

Это просто паника. Я снова пытаюсь вернуть прошлое и исправить свою недальновидность.

Пока Антон возится с воротами, успеваю подняться в спальню, достать сумку и пластинку с таблетками. Выдавливаю капсулу на дрожащую ладонь, забрасываю в рот и проглатываю даже без воды.

Перевожу дыхание.

Встаю.

Смотрю на себя в зеркало, примеряя подходящую улыбку. Пожалуй, вот эта, как у ванильной дурочки, подойдет идеально.

Антону навстречу выбегаю пулей — и сердце приятно сжимается в груди, когда он улыбается в ответ и протягивает бумажный пакет с логотипом «Black Star Burger».

— Я же ужин приготовила, — говорю немного растерянно, но охотно прижимаю к груди еще теплый пакет.

— А я такой голодный, что сожру все, — скороговоркой говорит Антон и прижимает к уху телефон. — Малыш, работа, я на телефоне сегодня вишу.

Рассеянно киваю, и угощения вдруг становятся такими тяжелыми, что еле-еле успеваю донести их до стола на кухне.

Он даже в щеку меня не поцеловал, но это ведь ничего не значит?

Просто мой мужчина в погонах очень занят.

Просто он… совсем не романтик.

Просто… Вика…

— Йени, тут твой телефон! — кричит из гостиной Антон, и я киваю, хоть он не может этого видеть.

— Выключи, пожалуйста! — кричу в ответ. — Не хочу ни с кем разговаривать.

Все хорошо, я просто снова «сорвалась».

Родители не виноваты, что у них сломанная дочь, поэтому я берегу их от себя самой.

Мои близкие — пара человек, а теперь уже минус один — не виноваты, что по неосторожности делают мне больно, и я тоже прячу от них себя настоящую.

Антон не виноват, что я боюсь верить мужчинам. И я тоже буду беречь его от себя самой.

Маску милой дурочки я могу носить почти без изъянов.

Милая дурочка удобна всем: она всегда понимает, принимает и радуется, не грустит и не боится спать без света.

На работе бывают дни, когда просто аврал.

Бывает пиздец.

А бывает полный пиздец, вот как сегодня.

Обычно, когда случается вариант три, я стараюсь свалить домой, как только появляется возможность, и завалиться спать, чтобы к утру голова снова была работоспособной. Но сегодня пришлось немного покататься по городу, потому что дома у меня девчонка после сотрясения, и мне тупо страшно, что она может сделать что-то такое, из-за чего я взорвусь. Или я сделаю что-то такое, из-за чего она пустится в слезы.

Так что покупаю бургеры — которые люблю, но сегодня вряд ли есть аппетит — и потихоньку, черепашьим шагом, рулю домой.

По дороге звонит мама, спрашивает, как дела у нас с Очкариком, и только потом очень нехотя говорит, что ей звонила Наташа. Спрашивала, не сменил ли я номер, потому что у нас с ней «общее дело и мы должны быть на связи». Не на связи я потому, что заблокировал ее номер. Этот цирк уже перестал развлекать даже в научно-познавательных целях.