— Я — твой чистый лист, — как будто услышав мои мысли, говорит Йени, потираясь о мою щеку кончиком носа. — Что на мне напишешь — то и получишь.

— Да я в курсе, женщина, — усмехаюсь в ответ и возвращаюсь на свою половину кровати.

Мы поворачиваемся друг к другу спинами, совершаем этот ритуал уже почти синхронно.

Прижимаемся задницами, но Очкарик снова умудряется лечь так, чтобы тереться об мою поясницу.

Кажется, я начинаю к этому привыкать.

О том, что с мамой предстоит серьезный разговор, я, конечно, знала.

И даже пыталась подготовить пару правильных фраз, которыми собиралась прикрыться как щитом.

«Мам, Антон мне правда очень нравится, он понимает меня и бережет».

«Мам, не имеет значения, что и кто о нем говорит, потому что я знаю, какой он, когда со мной».

«Мам, Антон не сделает мне больно, потому что он — не такой».

И чем больше я «проговаривала» эти фразы, тем сильнее становился мой внутренний страх.

Я же правда привязалась к нему.

Я, закрытая в толстой броне драконьего яйца больная на голову дурочка, пустила в себя чувство, сделавшее меня зависимой. Привязанной. Нуждающейся в том, чтобы этот человек стал частью моей жизни. За… такой ничтожно короткий срок, что когда подсчитываю в голове количество дней от момента знакомства и до сейчас, начинают трястись руки. Я смазано провожу краем утюга по большому пальцу, вскрикиваю и трезвею.

На автомате вешаю рубашку на «плечики», убираю доску и утюг.

Сажусь на пол и поджимаю колени до самого подбородка.

Что со мной будет, если «мы» перестанем существовать через неделю или две? Если случится один из тех идиотских поводов, которые происходят каждый день и просто так, вообще без причины, и мы станем просто еще одной парочкой, которая прожила вместе меньше, чем падающая звезда?

Мне страшно сознаваться в этом даже себе самой, потому что ответ не сулит ничего хорошего.

Мой мужчина в погонах просто оказался самым понимающим, терпеливым и внимательным. Оказался наркотиком, от которого я «заторчала» с первой же дозы. И если бы кто-то на проклятой свадьбе предупредил меня об опасности влететь в зависимость, я бы сбежала до того, как тамада свела нас в дурацкой игре с прищепками.

Я слишком долго не разрешала себе ни к кому привязываться.

А если не кривить душой, мне и не хотелось.

Но, может быть, рано паниковать и стоит просто отпустить ситуацию?

Около четырех звонит Вика. Я смотрю на ее имя на экране телефона и пытаюсь предугадать, о чем пойдет разговор. Пытаюсь слишком долго, потому что в итоге так и не беру трубку. А когда Вика тут же перезванивает, интуиция подсказывает, что отвечать не нужно. Что я просто «не вывезу» этот разговор. Она хочет вывалить на меня кучу дерьма о том, каким плохим был мой Антон со своей бывшей? Мне плевать, даже если он плохой со всем остальным миром.

После десятка пропущенных Вика присылает сообщение, которые выбивает меня из колеи.

«Я все знаю».

К чему это? Что она знает, я убедилась пару дней назад, когда собственная мать выплюнула ее знания мне в лицо.

А еще через полчаса звонит Вадик. А ему что нужно? Последний раз мы разговаривали лично и без свидетелей полгода назад, когда я помогала ему выбирать кольцо для Вики, которое она бы носила вместе с обручальным. До того и после того — только на семейных торжествах, где ни разу не оставались одни. А после признания Вадика я даже перестала отвечать на его письма, хоть мы переписывались еще со школы: по старинке, нарочно игнорирую удобные мессенджеры.

— Йени? — Голос в трубке надорванный. Слышу, как дыми сигаретой, хоть Вика говорила, что он пытается бросить после рождения сына. Который уже раз? Дымит как паровоз с девятого класса. — Прости, я такой долбоёб.

— Мне Вика названивает уже целый час, — говорю я, на всякий случай присаживаясь на край дивана. Чувствую, что эти звонки как-то связаны. Если копнуть глубже, то даже понимаю, как, но до последнего хочу верить, что это просто недоразумение. Возможно, они с Викой снова не договорились насчет даты крестин? — С малым все хорошо?

— Она нашла фотографии у меня в телефоне, — как и не слышит Вадик. Возится, кажется, сминает пустую пачку сигарет и вскрывает новую. — Я все ей сказал. Мне надоело это в себе носить, Йени. Я заебался жить с женщиной, которую никогда не любил!

Я кладу телефон на стол и ладонями сжимаю колени.

Что он несет? Зачем все это?

— Не молчи! — Вадик говорит так громко, что его прекрасно слышно даже без громкой связи. Но все равно переключаю вызов на внешний динамик. Почему-то страшно брать телефон в руки, как будто это тоже могут приписать в обвинительное дело о нашей измене. — Йени, я люблю тебя. Всегда любил. Всегда буду.

— Ты пьяный? Какие фотографии?

— Я не пью, ты же знаешь.

Знаю, но лучше бы пил. Тогда это хоть как-то бы объясняло происходящее.

— У меня в телефоне были наши фотографии. — Вадик чиркает зажигалкой. — Помнишь, как на озеро ездили в прошлом году?

Мы ездили семьями. Вадик и Вика встречались уже почти два года, а я была с Сашей. И родители тоже были с нами. Какие «не такие» фотографии могли быть, когда мы с ним даже толком и не разговаривали?!

— Помнишь, я попросил Сашку сфотографировать нас вдвоем? — говорит Вадик. — Он сказал, что не хочет попасть под горячую руки Викиной ревности, а она ответила, что не ревновала бы к тебе, даже если бы я захотел сфотографироваться с тобой голой?

Я пытаюсь выудить из памяти этот разговор. На ум приходит только закат, озеро после дождя и запах дымящихся углей, в которых мой отец запекал рыбу в глине. Фотографировались ли мы вдвоем? Возможно. У нас после каждой поездки кланом целые сотни фотографий, которые моя мама обожает выкладывать в свой фейсбук.

Но даже если так — Вика должна знать, где была сделана та фотография, о какой ревности может идти речь? Это же просто смешно.

И тут я с опозданием вспоминаю, что Вадик сказал не «фотография», а «фотографии».

— Йени, я развожусь с ней.

— Вика нашла не одну фотографию?

Вадик почему-то громко смеется.

— Я говорю, что хочу быть с тобой, что люблю и подыхаю без тебя, а тебя волнует, что там у меня в телефоне? — Я не отвечаю, и он все-таки признается: — Я сохранял все твои фотографии, Йени. Все, какие ты выкладывала в инсте, все, которые были с тобой на странице твоей мамы. Не знаю, сколько их. Много.

Много?

Я еще не совсем пришла в себя после падения, поэтому головокружение приходит вместе с болезненной резью в глазах, как будто в лицо направили лампу дневного света.