— Выражайтесь яснее! — рявкнул я.

Я даже не ожидал от себя такого тона.

На Макрину, однако, он произвел самое благотворное воздействие. Она сразу подобралась и проговорила убитым голосом:

— Витольд Александрович воротился. Чумовой какой-то, прости Господи.

Она развернула свой фартук и показала мне осколки стакана.

— Видали?

И тем же фартуком утерла глаза.

Я ничего не понял, а она, пользуясь моим бездействием, поскорее скрылась.

— Что значит — «чумовой»? — спросил я пустоту. — При чем тут стакан?

Мне сделалось жутко. А ну как окажется, что Витольд на самом деле — тайный родственник Мурина и тоже привержен всякого рода припадкам? Или Витольд и есть тот самый убийца и теперь, напившись крови, впал в осатанение?

Я помедлил, но потом счел всякие колебания недостойными. В конце концов, следует разобраться во всех этих странностях. Не могу же я жить под одной крышей с человеком, которому не доверяю!

Я подошел к двери в комнату Витольда и постучал. После случая с фольдом я уже не вламывался к нему, не дожидаясь приглашения.

Витольд не ответил, и я постучал снова.

— Убирайтесь по-хорошему, Макрина! — крикнул Витольд из-за двери странным, сдавленным голосом. — Не доводите до греха!

— Это я, — сказал я. — Городинцев. Могу я войти?

Витольд помолчал, потом немного другим тоном переспросил:

— Вы, Трофим Васильевич?

— Да.

— Сейчас я открою.

Слышно было, как он отодвигает щеколду. Дверь растворилась. Витольд стоял на пороге, и мне пришлось его немного толкнуть, чтобы войти. Он как будто опомнился и возвратился за письменный стол, где, очевидно, и сидел с самого момента своего прибытия. Под столом натекла с ботинок грязная снеговая лужа, куртка, сброшенная при входе, так и валялась на полу, за дверью. Витольд глядел раздавленно, как человек, потерявший, например, все свое состояние на скачках или при игре в карты. Я видел такое в кинематографе.

Не дожидаясь от него вежливого приглашения, я уселся на жесткую тахту.

— Плохо выглядите, Трофим Васильевич, — сказал неожиданно Витольд.

Он усмехнулся и потер лицо ладонями.

— Устал я что-то, — прибавил он спустя миг. — Простите.

— Я встретил Макрину, — сказал я многозначительно.

— А, — бросил Витольд. — Да. Воображаю, что она вам наговорила. Признаться, я тут немного начудил. Испугал бедную вдову… — В его глазах мелькнул проблеск невеселого любопытства: — А что она вам сказала?

— Что вы стакан разбили.

— Было дело, — не стал отпираться Витольд. — Швырнул прямо в стенку. Вон, и след остался.

Он показал пятно на обоях.

Я лихорадочно соображал, как навести его на интересующую меня тему. Не мог же я прямо спросить моего управляющего — нет ли у него, часом, непохвальной привычки попивать кровь?

— Безценный, — спросил наконец я, — зачем вы ездили в Петербург?

— Вы нашли мою записку? — проскрежетал он.

— Да, но…

— Я ведь ясно там указал, что меня вызвали из университета, — продолжал Витольд. — Понимаю, я должен был сообщить лично, но связь плохо работала…

— Вы точно были в университете? — Я решил больше не скрывать моих подозрений.

— Точно… Почему вы сомневаетесь? — ощетинился Витольд. — Черт, все сегодня кувырком! — выкрикнул он. — Все как сговорились нарочно… Тупые идиоты!..

Я не верил собственным ушам:

— Что?..

— То! — отрезал Витольд. — Они не приняли у меня зачет, вот что. «Вы, — говорят, — прогуляли четыре семинара кряду и, разумеется, не владеете материалом в должной мере. Чтение книг не заменит вам живого общения с учеными, — передразнил он кого-то противным голосом. — Верхом неблагоразумия было пропускать практические занятия у декана. Вы доказали полную свою несостоятельность. Будь это рядовой преподаватель, мы еще могли бы как-то закрыть глаза…» Я им напомнил, что уже писал докладную, в которой ясно объяснял — у меня умирает хозяин, и мне никак не отлучиться… Ага, как же. Читали они мои докладные!.. «Это ваши личные обстоятельства, которые не имеют отношения к учебному процессу. Мы не можем для всякого делать исключения только потому, что он на службе и якобы не в состоянии посетить университет. Если бы вам действительно хотелось получить образование, Безценный, вы бы нашли время… Говорите, хозяин ваш умирал. Стало быть, надзор над вами с его стороны был ослаблен, а сам он как смертельно больной находился в руках медсестер и сиделок… Для чего же было не воспользоваться?».. Бог знает что еще они там говорили; ну я и взорвался…

Он спрятал лицо в ладонях и замолчал.

Я смотрел на него с изумлением.

— Вас что — отчислили из университета?

Он на миг вынырнул ко мне:

— Можно считать, что так.

— Слушайте, Безценный, — заговорил я, — скажите мне правду, чистую правду: вы действительно сейчас ездили в университет?

— Я же определенно указал в моей записке…

— Тут столько всего происходило… — Я вздохнул. — Приходил опять следователь. Вы уже слышали, что нашли убитого фольда?

Витольд положил руки на стол. Его глаза за стеклами очков были закрыты.

Я продолжал:

— Он погиб так же, как Ольга Мякишева, компаньонка Анны Николаевны. Мне фотографию показывали, а потом водили, чтобы я посмотрел на труп. Точно, фольд. Теперь следователь от нас не уедет, пока до всех дел не докопается. И Матвей… не знаю, как он все это переживает. И кто убил — тоже не знаю. Никто, наверное, не знает. А я сегодня был в гостях у Софьи Думенской. Случайно вышло.

— А завтра нам идти в театр на оперу «Гамлет», — заключил Витольд и открыл глаза. — Вы меня простите, Трофим Васильевич, я бы сейчас заснул.

— Конечно, — пробормотал я, поднимаясь с кресла. — Мне тоже… нужно отдохнуть.

На том мы разошлись.

Как я уже имел случай заметить, оперный театр Скарятина располагался в том же доме, где обитали и сам Николай Григорьевич с дочерью. Театр занимал большую и лучшую часть строения. От жилых помещений он был отгорожен капитальной стеной; входы тоже были устроены раздельно. Когда-то дом представлял собой единство, но затем было произведено это размежевание.

Анна Николаевна никогда на него не жаловалась. Ее вполне устраивали отведенные ей комнаты. Репетиции никак не отражались на ее личной жизни. Только дни спектаклей были для Анны Николаевны хлопотны. Что касается Николая Григорьевича, то он в такие дни всегда волновался до обморока и еще с утра начинал принимать спиртовый раствор успокоительных капель.