– Да, разумеется, я хочу есть. А ты не хочешь?

– Хочу, немножко, вообще-то, я только что заметил, – соврал я.

– Ну, Герольд, тогда возьми же себя в руки, и встретимся, как договорились. О’кей?

– О’кей.

– Наверняка будет хорошо, вот увидишь, и у них там настоящие, чудесные тапас, – сказала она.

* * *

Вообще-то, я был не из тех людей, которые могут трезветь по приказу, но после холодного душа и свежей, хотя и неглаженой, белой рубашки – то была, вообще-то, моя единственная рубашка для выхода, а под выходом я теперь понимал не обязательно бар Золтана, – короче, я снова чувствовал себя почти в форме, и я был рад, что мне сейчас не нужно было думать о моем будущем с Мануэлем, вернее, без Мануэля, по крайней мере, думать непрестанно.

К счастью, в этом крайне изысканном «Хозе Антонио» были плотно исписанные, содержательно богатые меню, в которые можно было углубиться надолго и молча, ибо в первые минуты с Ребеккой я практически не мог выдавить из себя ни слова, настолько меня парализовало то, что было мне визуально явлено. Это было более чем впечатляюще: если женщина даже в белом халате так и просилась на миланские подмостки и даже в защитной маске имела такие пол-лица, что хоть сейчас на обложку Vogue, то можно себе представить, как она могла выглядеть вечером, когда практически ни один ее светло-русый волосок не был предоставлен случайности, да еще и свечи подыгрывали всему ансамблю. А ее тесно облегающий черный пуловер имел вставку от шеи вниз, представляющую собой тонкоплетеную вязку, вышивку, или москитную сетку, или фиг его знает что – я, к сожалению, не мог вглядываться туда достаточно долго, потому что при этом сразу забываешь поддерживать дыхание. В какой-то момент она оторвала взгляд от меню, посмотрела мне прямо в глаза – так, что голова пошла кругом, – и мягко сказала:

– Я возьму закуску с рыбой и овощами.

– Это хорошая мысль, – одобрил я.

С учетом моего состояния такой ответ можно было признать поистине находчивым.

* * *

Дар речи вернулся ко мне благодаря паре бокалов вина. Вначале мы обсуждали темы, лежащие на поверхности: ресторан, еду, зиму, Рождество, немного работу, немного зубы, чуть-чуть журналистику, очень много – пожертвования, очень много – загадки, очень много – открытые вопросы, общество, деньги, конец света и так далее.

Затем все больше говорили о личном. Оттолкнувшись от Норы, которая вот уже лет десять была несчастливо влюблена в Ронни, но лучше бы она усомнилась в своей влюбленности, а еще лучше – в самом Ронни, чем раздумывать, так ли уж она несчастлива, – мы перешли к представлению Ребекки об идеальном мужчине. Во всяком случае, недавний ее мужчина-для-субботних-вечеров им не являлся.

– И почему же?

– Потому что он женат.

– Это аргумент.

– Да, особенно когда впервые узнаешь об этом только на следующее утро.

– Ну, от меня ты узнаешь все с вечера: я разведен и, таким образом, свободен, – сказал я.

Она засмеялась. На это было приятно смотреть – и не только потому, что с зуботехнической стороны она могла демонстрировать себя как своего лучшего клиента.

– Мне нравятся мужчины с чувством юмора, как у тебя, – улыбалась она.

Мне было бы приятнее услышать «как ты». И еще: пора бы уже ей воспринимать мой юмор несколько серьезнее, а меня самого, может быть, несколько буквальнее, подумал я.

– А прежде всего мне нравятся мужчины, которые на меня не давят, – продолжала она.

– Что ты имеешь в виду под давлением?

– Ну, что они от меня чего-то ждут. Что они хотят чего-то определенного. Ну, ты знаешь.

– Да, приблизительно, – сказал я.

– Вот есть немногие мужчины, с которыми можно куда-то выйти без того, чтобы они сочли это за нечто, за некий сигнал.

– Я понимаю, – произнес я вопреки правде.

Ибо «нечто», вообще-то, присутствует всегда, а если бы не было ничего, то хотелось бы, естественно, чтоб оно как можно скорее стало этим «нечто», и мне точно так же, в особенности по отношению к ней, но ладно, неважно.

– Мне хотелось бы иметь возможность просто быть такой, какая я есть, а не взвешивать каждое слово на чаше весов.

– Да, у меня все точно так же, – ответил я.

Больше всего я желал взять ее руку и положить на чашу весов, но это было бы контрпродуктивно. Кроме того, Ребекка была еще не в той точке.

– У меня чувство развивается довольно долго.

Тогда она выбрала себе идеальную работу, подумал я.

– И есть не так много мужчин, которые достаточно терпеливы и могут ждать. И дают время, которое мне необходимо, – закончила она ход своей мысли.

Ну-ну, и тут есть риск: например, женщине, в которую ты безумно влюблен, даешь время, чтобы развились ее чувства, а годы спустя обнаруживаешь, что эти чувства так и не развились – по крайней мере, в нужном направлении. Но я поклялся себе в данный момент быть терпеливым. Я ведь и без того был чемпионом мира по ожиданию. Я мог продержаться дольше, чем кто бы то ни было. В ничегонеделании я был некоронованным королем.

* * *

Я не хотел затрагивать эту тему, а хотел скорее вытеснить ее, но ведь в вине, как известно, кроется истина, в том числе и неприятная, вот потому-то я предпочитаю пиво. Так или иначе, мы в конце концов заговорили про Мануэля, и тут я впал в депрессию. Ребекка сразу принялась допытываться, и я рассказал ей всю историю про Алису и про этого внезапного Йохена из Брауншвейга.

– Честно признаться, мне бы не хотелось снова терять своего ребенка, – сказал я.

– Мануэля ты не потеряешь, это точно, – заверила она.

– Но когда ты одиночка, против семьи ничего не сделаешь, уж мне ли не знать, с Флорентиной было то же самое.

– Разница только в том, что Флорентина тогда была маленьким ребенком. А Мануэль почти взрослый и сам может решать, с кем он хочет быть в контакте и с кем проводить время. А в этом отношении ты есть и наверняка останешься для него самым первым номером, – утверждала она.

– Ты так считаешь?

– Кроме того, когда-нибудь у тебя снова будет своя семья, и, может, быстрее, чем ты думаешь, – сказала она.

Именно на этих словах она положила свою ладонь на мою, которую я запоздало развернул, чтобы было ладонью к ладони: так можно больше ощутить.

– Так быстро у меня не получится, – усомнился я.

– Почем ты знаешь?

– Знаю. Потому что у меня есть обыкновение влюбляться только в женщин, которым требуется аномально много времени, пока у них разовьются чувства, это может длиться вечно, – ответил я.

Ребекка, правда, рассмеялась, но по оранжевому цвету ее ушей я понял, что мое послание на сей раз недвусмысленно дошло до нее.