Ко времени кончины Бассии нервы Пауля — и без того не отличавшиеся стойкостью — были напряжены до предела и вследствие этого он стал играть на фортепиано неаккуратно и агрессивно. Польский тур в конце года вызвал возмущение критиков. Павел Рытел из Warsaw Gazette написал: «Несмотря на наше восхищение исполнителем, мы должны подчеркнуть, что были и недостатки»[367]. Warsaw Courier сделал сходный намек: «Однорукого пианиста нельзя судить наравне с теми, у кого две руки, но все же я должен признаться, что педаль использовалась слишком часто»[368]. «Очевидно, что одна рука не заменит двух»[369], — писал критик Polska Zbrojna, в то время как в журнале Robotnik говорилось: «Что касается композиций, сочиненных специально для него, ожидали, что Пауль Витгенштейн сыграет их безупречно, но общее впечатление осталось смазанным, среди прочего — по причине ошибочной педализации и недостатка технического мастерства»[370]. Критики могли возражать, но публике, казалось, было неважно, насколько грубо он играл. Даже в Польше на его концерты залы набивались под завязку, а его присутствие на сцене продолжало оказывать гипнотическое влияние на слушателей, несмотря на такую грубую, нервную и неточную игру.

Ему понадобилось около двух лет со смерти Бас-сии, чтобы восстановить форму, и когда это случилось, возвращение было эффектным. Американское турне в ноябре 1934 года привело его в Бостон, Нью-Йорк, Детройт, Кливленд, Лос-Анджелес и Монреаль. Везде его ждали лучи славы, полные залы и восторженные отзывы. На концерте в Нью-Йорке Пауля пять раз вызывали на бис. Его выступления поразили и критиков, и публику. Обзор New York Herald Tribune таков же, как и остальные:

Немногие осмеливались задаться вопросом, что Пауль делает и стоит ли играть на фортепиано одной рукой. Заметным исключением стал знаменитый английский критик Эрнест Ньюман. Написав в Sunday Times после концерта Равеля на Proms[372], он спрашивал, хочет ли Пауль совершить невозможное, как часто предполагали Гермина и Гретль:

После трех суматошных месяцев в Америке Пауль, измученный, 2 февраля 1935 года вернулся в Вену. У него была всего неделя, чтобы подготовить новый концерт Франца Шмидта, премьера которого была намечена с Венским филармоническим оркестром как часть празднований в честь шестидесятилетнего юбилея композитора в Grosser Musikvereinsaal. Гермина слышала, как он занимается в комнате, и сообщила, что концерт ее мало заинтересовал: «Кажется, можно продолжать с такими композициями, которые слышишь сегодня. Стыдно, что он не может заказать в наши дни что-то действительно хорошее»[374]. Пауль придерживался другого мнения. «Мне кажется, первая и вторая часть — по-настоящему великая музыка»[375], — писал он другу Дональду Фрэнсису Тови. Третья часть показалась ему слишком легковесной, так что он внес некоторые изменения, чтобы обогатить ее; композитор одобрил, и концерт имел ошеломительный успех — возможно, самый большой успех во всей его карьере. Шмидт сам был за пультом, в программе были только его его произведения, состоялась премьера его шедевра, Четвертой симфонии; рецензии в четырнадцати немецкоязычных газетах восхваляли концерт и вдохновенное исполнение Пауля. После концерта Равеля, американского турне и нынешнего высоко оцененного достижения карьера Пауля, несмотря на множество падений, достигла еще одного пика. В то же самое время его личная жизнь снова оказалась на краю серьезного кризиса.

Когда сорокасемилетний Пауль поднимался на борт Majestic в Шербуре, отправлявшегося в Нью-Йорк 24 октября 1934 года, он не знал, что одна из его учениц, привлекательная брюнетка, восемнадцатилетняя, почти слепая поклонница Бетховена, беременна от него.

Хильда была дочерью Франца Шания, пианиста-любителя, умевшего играть на цитре, католика левого крыла, который некогда работал на большой пивоварне в Швехате недалеко от Вены, потом — санитарным инспектором Венских городских трамвайных линий. Возможно, он был главой небольшого подразделения, хотя это не точно. В любом случае, он считался nicht standesgemäss (не подходящего класса) в семье Пауля, рассматривавшей его как скромного кондуктора. «Strassenbahn Kontrollor — человек, который проверяет билеты — очень, очень маленький человек»[376], — вот как позже о нем говорил Джи Стонборо. После Первой мировой войны, где голова герра Шания застряла между пушкой и скалой в битве при Изонцо, он стал убежденным социалистом и его мучили страшные депрессии. Его жена Стефания, секретарша лесозаготовительной компании, тоже была подвержена депрессиям. Она ушла от мужа в 1933 году, и ходили слухи, что она покончила с собой в январе 1936 года. Хильда росла со старшей сестрой Кете сначала в Раннерсдорфе, а потом в муниципальной квартире в одном из новых социалистических экспериментов «Красной Вены» на Гайшлегергассе в 15-м районе.