Сам того не желая, он изменил настроение за столом. Джоан неподвижно сидела рядом с ним и внимательно слушала, глядя в свой стакан. Мосс смотрел на него, и у Лена возникло ощущение, что он ступил за борт лодки в разгар бури.

– И это было моей лучшей школой: когда мне было десять, я узнал, что мальчиков моего возраста убивают, как котят. На их месте мог быть я. Мой дядя, моя тетя, мой отец. Ты растешь, зная это, и видишь непрерывную борьбу между тем, кто ты и что ты делаешь. Что я делал и делаю? Бегу. Я сбежал сюда, где я не Леви из Скоки. Я просто Леви. Сам по себе.

Он сказал слишком много. Гораздо больше, чем хотел, – более того, он даже не подозревал у себя таких мыслей. Зачем? Зачем говорить все это двоим людям, которые нравились ему больше, чем он мог сказать? Зачем тыкать их в это носом, когда ему просто хочется взять ее за руку?

Лен полез в карман за бумажником, не осмеливаясь взглянуть на девушку, сидевшую рядом. Мосс протянул руку и сжал плечо Лена.

– Я плачу, – небрежно бросил он, по-прежнему глядя в глаза Лену. – Моя сестра пьет как лошадь.

– И этой лошади нужно бежать, – сказала она, придвигая к себе сумочку. Лен молча встал, пропуская ее. Она ему по ключицу, вдруг понял он. В туфлях без каблуков. Будь на ее месте другая девушка, он мог бы обнять ее за плечи и притянуть к себе. Но он стоял и беспомощно смотрел, как она наклоняется и целует Мосса на прощание.

– Посадите меня в такси? – Она отвернулась от брата и посмотрела на Лена. Ее карие глаза стали еще темнее, и в этот момент он понял, что недооценивал ее. Она вовсе не играет с ним, как кошка с мышкой.

– Конечно, – ответил он, сглотнув ком в горле.

– Пока, Леви. – Мосс протянул руку.

Джоан шла через бар к двери.

– Пока. – Лен надел шляпу и поспешил за ней, наблюдая, как грациозно движется ее тело под льняной юбкой. Кожа у нее была цвета бледного золота. Жалея, что не видит ее лица, не видит разворота ее хрупких плеч, чтобы понять ее реакцию на все, что он только что сказал, он протянул руку над ее головой и открыл дверь. Джоан оглянулась, но тут же отвела взгляд. Они окунулись в жаркий вечер и молча стояли на тротуаре.

Лен поднял руку, и такси, перестроившись в потоке машин, направилось к ним. Через минуту она уедет, подумал Лен, и он уже никогда на возьмет ее за руку. Никогда не проведет ладонью по этому округлому плечу – больше всего на свете ему хотелось именно этого.

Такси остановилось прямо перед ними. Лен наклонился, открыл дверцу, и Джоан села, подобрав юбку, затем посмотрела на него.

– Вы верите, что жизнь человека может перевернуться в одно мгновение?

Она что-то пытается ему сказать, понял Лен. Пытается что-то сказать самой себе.

– Нет, – ответил он серьезно. – Не верю.

Джоан покраснела.

– Ждите меня завтра, – быстро сказала она. – В Метрополитен-музее.

– Хорошо, – с трудом выдавил из себя Лен.

Она вскинула голову:

– Хорошо? И это все, что вы можете сказать на предложение посмотреть сокровища прошлых эпох?

От его взгляда у нее перехватило дыхание.

– Хорошо, – едва слышно сказала она. – В шесть часов.

Не в силах произнести ни слова, он аккуратно закрыл дверцу такси.

Машина отъехала от тротуара. Лен смотрел ей вслед, и вдруг все понял. Она принадлежит ему. Она его девушка. Единственная в этом мире, и она его ждала. Собственная уверенность даже испугала его. В животе стало тепло. Она будет его девушкой. На то не было ни одной причины, но он верил, и его уверенность была непоколебима, как вера в Бога.

Джоан откинула голову на кожаное сиденье и не шевелилась, пока такси не проехало несколько кварталов. Когда они стояли на тротуаре и ждали такси, его тело, совсем рядом, вызывало у нее странное чувство, от которого путались мысли, и теперь она делала над собой усилие, чтобы не оглянуться и не выставить себя дурой. Чуть выше отца, на голову выше ее самой, он не стеснялся своего роста. Но эта непринужденность, которая сразу же бросалась в глаза, дополнялась внимательностью, почти настороженностью, что придавало ему какую-то животную грацию, новую для нее. Ей хотелось, чтобы он положил ладони ей на плечи и притянул к себе. Ни к кому ее еще не тянуло с такой силой. Сидя рядом с ним, она не отводила взгляда от Мосса, слушала свой голос и удивлялась своей выдержке, когда рука Лена лежала на столе рядом с ней. Складка у него на рукаве. Легкая дрожь его ноги под столом совсем рядом с ней. Он тоже избегал ее взгляда. Неважно, кто он; она уже знала его. Наблюдая, как он крутит ложку между большим и указательным пальцем, она поняла, что там, наверху, уже пришел в действие механизм и открывается дверь; она представляла себе, как медленно распахиваются створки – и вот он перед ней, вход, а ей нужно всего лишь кивнуть.

Она опустила стекло и с наслаждением подставила лицо ветру.

Следующим вечером Лен шел к Метрополитен-музею, почти уверенный, что она не придет. Тот факт, что девушка, о которой он думал, была той самой, его девушкой, а не просто какой-то, что он ее знал, пугал его и гнал вперед, словно ему вручили ключи от рая. Как будто он должен был пройти через дверь в другой мир. Но сформулировав эту мысль, он тут же отбросил ее. Он идиот. И поэтому он ничего не рассказал Реджу – ни о встрече с ней, ни о предстоящем свидании.

Но она пришла, она стояла на ступенях Метрополитена. Увидев его у подножия лестницы, она повернулась и стала подниматься по ступенькам. Она чувствовала жар его взгляда, упершегося ей между лопаток; сильный и уверенный, словно ладонь, этот взгляд толкал ее вверх. Она вошла в громадные двери и, теснее прижав к себе сумочку, с облегчением окунулась в прохладный воздух музея. Когда она оглянулась, он был уже рядом.

Она показала ему все, что любила, – сначала итальянцев, затем голландцев. Он шел за ней по широкой мраморной лестнице – а потом по залам с зашторенными окнами, где другие посетители стояли, смотрели и шептались. Он стоял рядом с ней и кивал, когда она на что-то указывала, но не слышал ни единого слова. Воины и мадонны смотрели на него. Он смотрел на них. Шел мимо них. Она была в центре земли, и, отделившись от нее, он провалился бы во тьму. Ему казалось, что они перемещаются назад во времени, до мраморных греческих статуй.

Это было почти невыносимо. Их нагота, их мраморные тела нависали над ними. Он видел, как Джоан смотрит на их красивые формы, на спокойную, непринужденную наготу, и понимал, как она жаждет обнять мужчину, прикоснуться к мужчине. Она не смотрела на него, почти не смотрела, но ее рука, та, которая была ближе, слегка коснулась его, когда она указывала на очередную деталь, объясняя, как история мальчика запечатлена в камне.

– Не нужно слов, – тихо сказал он.

Они молча стояли перед прекрасным мраморным мальчиком. Пространство между ними, всего несколько сантиметров, закручивалось и бурлило, притягивая их друг к другу, все ближе и ближе. Ее обнаженные руки и изящное темно-розовое платье возбуждали его.