Я все понимаю, ты имеешь полное право оставить меня и порвать наши отношения. Единственное, с чем я не соглашусь, – они были, были настоящие, для меня, во всяком случае. И для меня наши отношения значили очень многое, что бы ты ни думал. И ты тоже. И до сих пор значишь. Но если ты решил, что ничего не будет, то так тому и быть…

А отправив, начала сокрушаться. Ведь душу вывернула перед ним. Надо ли было так откровенничать?

Сообщение ушло, он его прочел. Однако не ответил… Ни строчки, ни слова…

Всю ночь она промаялась. Разве тут заснешь? То неприкаянно слонялась по квартире, то металась в постели, никак себе места не находила.

А в начале седьмого утра полусонную тишину пронзила трель дверного звонка. В растянутой футболке и босиком Алена прошлепала в прихожую. Испугалась, конечно. Кто мог заявиться в такой час? Даже для хозяйки это слишком.

Открыла дверь, и сердце, ухнув, замерло. Он. Максим. Пришел…

Один лишь взгляд – и у Алены перехватило дыхание, а сердце, на долгий миг остановившись, заколотилось вдруг быстро-быстро. Пришел… Он пришел. Не позвонил, не написал, а пришел сам!

Максим стоял в дверях и смотрел так пронзительно, что внутри все скручивалось в узел. Мокрые волосы в тусклом подъездном свете казались совсем черными. Куртка нараспашку. Под ней лишь тонкая футболка. А там же дождь и холодно! Алена хотела ему сказать, что нельзя так, но от потрясения все слова встали комом. И сама она с минуту стояла неподвижно, глядя на него со смесью недоверия и восторга. Затем спохватилась и отошла вглубь, приоткрыв входную дверь пошире. Максим шагнул в прихожую, закрыл за собой дверь.

Алена привалилась спиной к стене – от избытка чувств, которые теперь разрастались в груди, вытесняя тоску и боль, ноги ослабли и грозили вовсе отказать.

– Привет, – поздоровался он, все так же не отрывая взгляда.

Видно было, он тоже чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, что сказать. Что уж говорить об Алене, она и дышала-то еле-еле.

– Прочел твое сообщение, – наконец произнес после паузы, которая обоим показалась бесконечной.

Алена хотела ответить, но горло вдруг перехватило спазмом, губы предательски задрожали, и вместо слова вырвался всхлип. Она закусила нижнюю губу, пытаясь совладать с собой, отвернулась, чтобы Максим не видел подступивших слез. И в тот же миг почувствовала, как он шагнул к ней и обнял. Она прижалась лицом к его груди, вдохнув такой знакомый мужской запах, его запах, к которому примешивался тонкий аромат парфюма, дождя и осенней свежести. Куртка и футболка были мокрые и холодные, и тем не менее от тела исходил жар. «Господи, – подумалось Алене, – какое это счастье – просто вот так, обнявшись, стоять с любимым человеком!» Она подняла руки, обвила его за талию, сначала несмело, затем прижалась крепче. И все-таки, не выдержав, напора чувств, разрыдалась.

– Ну ты чего? – зашептал он горячо. – Не плачь.

– Я думала, что все… – всхлипывала она. – Что ты больше никогда…

– Ну я же здесь, не плачь, – шептал в макушку.

– Ты уйдешь… Ты уйдешь?

– Ну не плачь, не уйду. Ну хочешь, завтра с чемоданами приду? Все равно мне в общаге не нравится.

– Ты шутишь… А я ведь правда… так боялась, что все у нас закончится. Мне так плохо было без тебя! Просто ад какой-то!.. Всего один день, а кажется, что вечность.

– Мне тоже плохо без тебя, – совсем серьезно ответил Максим.

– Но ты же разочаровался во мне?

Он долго молчал, нестерпимо долго, потом произнес:

– Я люблю тебя. И ты нужна мне. Вот и все.

Алена слушала его слова как музыку, самую чудесную и пленительную музыку на свете, пьянея от счастья.

Потом, уже позже, проводила Максима под горячий душ, чтоб не простыл, а сама, пританцовывая, пока никто не видит, принялась готовить завтрак. Настрогала филе тонкими, полупрозрачными ломтиками, обваляла в муке с приправами, обмакнула во взбитое с тертым сыром яйцо – и на сковородку. «На гарнир, – решила она, – будут свежие овощи». Через полчаса Максим вышел в одних джинсах – остальное сушилось. А на столе уже поджидал его завтрак.

– О! Ну я точно завтра с чемоданами к тебе заявлюсь.

Ел он без особого энтузиазма, даже скорее вяло, но нахваливал.

– Я просто утром привык перебиваться одним кофе… Но это вот очень вкусно, – заверял он.

После завтрака оба стали позевывать. За окном как раз рассвело, а их нещадно клонило в сон.

– Может, поспим часа два? – предложил он. – А то я вообще всю ночь не спал. Теперь как зомби.

– Я тоже, – улыбнулась Алена, при этом волнуясь до паники: как они будут спать? Спальное место у нее одно – диван-книжка. Даже разложенный он не слишком-то просторный.

Пока она в нерешительности топталась, Максим уже стянул джинсы и улегся на спину у стены, руку заложил за голову. Пересилив волнение, она пристроилась рядом. Вытянулась струной и даже дыхание затаила. Какое-то странное, совершенно непонятное чувство. С одной стороны, ее аж потряхивало – так сильно она разнервничалась. А с другой – тянуло прикоснуться, почувствовать его кожу, его тепло. Задеть бы, как будто невзначай!

И стыдно было, конечно же. И… упоительно. Сама мысль, что они полуголые в одной постели, повергала ее в водоворот противоречивых эмоций от ужаса до эйфории. Алена пыталась успокоиться, но какое уж тут спокойствие? Сердце, наоборот, с каждым вздохом все больше заходилось, точно безумное. И сна тотчас как не бывало.

А потом он повернулся на бок, к ней лицом и – о боже! – положил руку ей на живот, скользнув рукой под футболку. Так запросто, по-свойски, а ее буквально током прошило, и все внутри затрепетало. Он придвинул ее к себе ближе, и вот уже ее нога касается его ноги, плечо – его груди. От этого голова идет кругом. От этого кидает в жар и в дрожь.

Ладонь его сначала просто лежала, затем начала нежно поглаживать кожу, оставляя огненные дорожки, затем – чуть увереннее, постепенно поднимаясь под тонкой тканью футболки до самой груди. Алене казалось, что от этих немудреных ласк она с ума сейчас сойдет. Втянув живот, не дыша, она впитывала ощущения, такие новые и такие головокружительные.

Затем его ладонь коснулась груди, и тут же он выдохнул шумно, рвано, в самое ухо, порывисто прижался всем телом, накрыл собой полностью. И больше уже не сдерживался. Прижигал губами шею, скулу, губы, терзал их жадно, нетерпеливо. От его прикосновений кожа пылала и сладко ныла, словно требуя еще и еще, а внутри разливалась тягучая истома. Алена почувствовала его возбуждение – это пугало и будоражило одновременно. Слабая, вялая мысль: «А что будет потом? А вдруг?…» – мелькнула и исчезла, когда его губы принялись ласкать грудь. Никаких мыслей не осталось, лишь ощущения, непривычные и умопомрачительные. Уверенно и нежно он доводил ее до исступления. Между поцелуями сбивчиво шептал: «Люблю… Хочу… Сводишь с ума». Алене не верилось: она сводит с ума?