– Нет.

– Я не буду…

– Нет, будешь.

Он кивнул.

– Ты права. А ты?

– Я не хочу рисковать и выяснять.

– Кто этот мужчина с тобой?

– Фрэнк Стонтон. Он друг.

– А-а, издатель. Рейн говорит, что он хотел бы быть для тебя чем-то большим, чем просто работодателем.

– Так и есть.

– А ты ему позволишь?

– Думаю, что да.

Он схватил ее за руку.

– Боже, Карла, как мы умудрились потерять друг друга?

– Я не знаю, Роберт. Но так случилось. И теперь мы ничего не можем с этим поделать.

Фрэнк организовал закуски и заказал напитки.

– Я уже собирался послать отряд на поиски, – сказал он, когда она опустилась на стул напротив.

– Я разговаривала с Робертом.

– Я так и знал. Если тебе хочется сбежать, нам не обязательно оставаться до конца приема.

– Звучит неплохо. Рейн поймет.

– Куда ты хочешь отправиться?

– К себе, – ответила Карла. – Если мне не изменяет память, у нас осталось одно незавершенное дело.

Она удивилась тому, как легко было любить Фрэнка. Ему нравилось жить на грани. Именно это безрассудство притягивало ее к нему. Если бы ее попросили описать свои чувства, она бы сказала, что это была удобная любовь, которая требовала от нее очень немногого. Никаких вопросов. Никаких скандалов, никаких перепалок. Карла не испытывала того огня, который притягивал ее к Роберту, или головокружительного безумного волнения, которое держало ее рядом с Эдвардом Картером. Истинной страстью Фрэнка было книгоиздательство. Он принимал ее прошлое, но не придавал ему большого значения. В сорок пять лет он был убежденным холостяком с привычным образом жизни, который не собирался менять. Их потребности совпадали, и, став любовниками, они не почувствовали никаких перемен.

Сегодня вечером ты была звездой. Мы с Дэвидом сидели в первом ряду актового зала школы Маолтрана и наблюдали, как ты с важным видом выходишь на сцену. Эта сверкающая улыбка, эта самоуверенная походка, которая может в мгновение ока смениться томным скольжением. Твоя копна рыжих волос была плохой маскировкой, но никто ничего не заподозрил. Все, затаив дыхание, следили за собственными чадами и не обращали внимания на сходство, которое сразу же бросалось в глаза.

Как только началось прослушивание у Энни, я знала, что тебя возьмут. Учителя музыки обожают твой голос.

– Как же ты, наверное, гордишься дочерью! – сказала она, когда мы пошли за сцену. – И откуда у нее этот талант?

После представления мне хотелось сжать тебя в объятиях и рассказать, как прекрасно ты выступила. Голос у меня был напряженным, слова казались бессмысленными. Я увидела, как ты помрачнела. Ты вызывающе вскинула голову и с улыбкой повернулась к тем, кто пришел поздравить тебя. Ты думала, что я ушла, но мне было слишком больно, чтобы обращать на это внимание. Страх и боль. Я не знала, где заканчивалось одно чувство и начиналось другое. Живот скрутило, и я испугалась, что может пойти кровь. С каждым месяцем становится все хуже и хуже. О боже, как же я боюсь!

Важна только дисциплина. Йога и религия. Я обнаружила силу молитвы и… собственности. Это была идея Мириам, чтобы я позвонила в «Брин Окшионирс» и поговорила с Виктором Брином о работе.

– Эх, если бы ты надумала раньше… – сказала моя свекровь, вздыхая и делая вид, что расстроена, когда я спросила ее о работе в студии.

Наши отношения после случая с Джои испортились навсегда. Ради тебя мы по воскресеньям собираемся все вместе на ужин, но с годами отдалились друг от друга. Мы занятые люди. Столпы общества, так сказать. Каждый в своем деле. Время от времени я вспоминаю былые дни, но предаваться воспоминаниям означает стоять на месте, а у меня нет времени на остановки. Не тогда, когда меня постоянно теребит Виктор и цены растут как на дрожжах.

Я никогда не думала, что смогу удачно продавать недвижимость, но оказалось, что это проще пареной репы. Виктор считает, что мы одного поля ягоды. Я думаю, он прав. Приверженность. Вот его мантра. Стодесятипроцентная приверженность. Он любит повторять, что рынок недвижимости разрастается, что мы держим кельтского тигра за яйца и заставим его зарычать. Квартиры и городские усадьбы, поместья и автофургоны, замки и дворцы, двухэтажные квартиры, одноквартирные дома, террасы, бунгало, сараи и коробки для обуви… Виктор считает, что пришло наше время. Собственность правит бал. Продавать, продавать, продавать. В Маолтране кипит жизнь. Вполне в порядке вещей услышать в магазине польскую речь или глубокий гортанный африканский диалект. Величавые чернокожие женщины в цветастых одеждах обращаются ко мне по имени, как и подтянутые латвийцы и кареглазые румыны.

Сегодня вечером ты продала себя публике. Тебе аплодировали стоя. Камеры вспыхивали. Вот так, вот так. Еще, еще. Все хотят услышать еще. Мириам одной из первых начала хлопать тебе стоя.

– Разве ты не довольна, что бросила эту идею с домашним образованием? – спрашивает она меня.

Она не может удержаться и не уколоть меня, но она права. Я рада, что выпустила тебя на свободу. Я не подозревала, как тяжело нам уживаться вместе, пока ты не ушла от меня в тот первый день в школе. Ты крепко держала меня за руку, когда я постучала в дверь классной комнаты. Вначале мы каждое утро плакали, обе. Постепенно я почувствовала, что мой контроль над тобой слабеет.

Сначала директор школы Лилиан Марр обращалась со мной холодно, домашнее образование было вызовом ее авторитету. Но она растаяла, когда я сказала, что готова вступить в родительский комитет школы. После этого пришла очередь Торговой палаты и комитета за чистый город. В конце концов слиться с пейзажем оказалось достаточно просто. Люди в деревнях понимают, что такое депрессия. Серое небо. Серые камни. Изоляция. Со всяким может случиться.

Прошло много месяцев с тех пор, как я последний раз писала в дневнике. Как-то я вспомнила о нем, но мне совсем не хотелось изливать в него свой страх. Карла Келли исчезла. Как будто никогда и не существовала. Медленно пришло чувство облегчения. Я ожидала, что увижу ее по телевизору или в газете. Теперь я наконец смогла дышать полной грудью и ходить по земле без опаски.

Ты спросила, куда делась Судебная книга. Я и не представляла, как сильно ты ее боишься. Она как-то смешалась в твоей голове с понятием Судного дня, когда всех нас будут судить за грехи. Я никогда не собиралась использовать ее для того, чтобы нагонять на тебя страх, но ты нашла ее. Если бы я не увидела, что ты рисуешь в ней, ты бы показала ее Дэвиду. Ты всегда показывала ему все, что делала, ожидая от него похвалы. Я сорвалась. Прости меня. В тот момент я представила кошмарное будущее. Все, чего мы достигли, могло рассыпаться в прах. Тогда я забыла запереть ящик. Как я могла совершить такую ужасную ошибку?