— Вот видишь!

— Но до этого хотя бы часть инопланетных технологий попадет в чужие руки — наши или луковианские уже не так важно! Возможно удастся определить местоположение планеты или просто послать с ее поверхности сигнал в космос. Я не спец… Но в одном уверен — все это приведет к изменениям. Рано или поздно будет установлен контакт.

— Война…

— Не — фыркнул я — Зачем воевать, если можно торговать?

— Они похищали людей! Думаешь наши простят?

— Еще как простят — уверенно ответил я — Скольких наших было похищено?

— Тысячи!

— Всего лишь? Мелочь!

— Ты что?!

— А то! Андрей — это крохотная цена за возможность обладать прорывными технологиями! Наши и эти договорятся моментально! Сюда — образцы технологий, схемы, научные учебники и самих учителей. А туда — добровольцев из наших! Закаленных, стойких ментально, умеющих изо дня в день следовать одному и тому же распорядку…

— Зэков например сюда кидануть…

— Ага — кивнул я — Пусть дергают рычаги, а срок их будет мотаться с утроенной скоростью. Дали десять лет? Выйдешь через три года инопланетной отсидки!

— Все равно не понимаю… нам то что?

— Нам? — я взглянул на старика и тяжело вздохнул — Ну… не знаю, Андрей. Мы ведь понимаем — ваши жизни почти прожиты. Ты глубокий старик…

— Да не пытайся ты глаза прятать. Говоришь как есть — чего стесняться? Да. Мы все свое почти отжили. От шестидесяти и выше, да?

— Ага… Даже если вернут домой и дадут суперкомпенсацию в деньгах… ну и что?

— Молодость это не вернет… А из сомнительных радостей только сочувственные фальшивые взгляды, да?

— Да. Поэтому я и говорю — наши жизни не так уж и важны, Андрей. А вот попытаться порвать эту чертову мертвую петлю… прервать эти похищения… это того стоит.

— Может и главного пленника освободить — взгляд Андрея поднялся к потолку.

— Ну нет — буркнул я — К черту! Я не убийца, но пристрелю первого, кто потянется к освобождающему эту тварь рычагу. Нет уж! Пусть сидит!

— Тебе то он что сделал?

— Мне? Ничего, если не считать его не стихающий шепот в голове.

— За других обидно? Таких как Ахав Гарпунер…

— Нет. Я боюсь. Андрей, если ты пленят муравьи из трех разных муравейников, что по твоим меркам совсем рядом друг с другом… и предположим тебе удалось освободиться. Ты сначала что сделаешь? Сразу спалишь все муравейники или начнешь спокойно разбираться кто из этих муравьиных родов самый виноватый?

— Нашел нас с кем сравнить — с муравьями…

— Мы давим муравьем и не замечаем — пожал я плечами — Каждый шаг человека приносит смерть кому-то.

— М-да… вот и выпили мы чайку с плюшками… вот и поговорили о светлом…

— Даже если мы погибнем — пусть эта капсула не затеряется в снегах навечно — улыбнулся я.

— Так на кой черт воровал ее?

— Не воровал, а взял в качестве козыря — моя улыбка стала чуть шире, но осталась столь же усталой — Эта штука заставит луковианцев прийти на переговоры в наш Бункер. Люди и луковианцы должны объединить усилия, чтобы заставить телепортационную штуку работать и передать известия на наши планеты вместе с доказательствами наших слов.

— А мы нужны луковианцем? Раз у них так все налажено, то на кой черт им земляне?

— Вот поэтому я и спер капсулу — рассмеялся я и затушил сигарету — Надо же хотя бы попытаться не упустить свой шанс. Ведь если мы останемся пассивными наблюдателями… однажды и наша Земля может остаться без крутых технологий и прорывных открытий. Мы должны сыграть свою важную роль и отстоять свои права…

— Забыл? Мы бесправные сидельцы на иноземной каторге.

— Во-во… и чтобы такими и не остаться навсегда, надо постараться внести свою лепту в общее дело, не забывая при этом о своих интересах.

— Да где ты вообще научился думать о таком? Школы и институты так сильно изменились?

Разведя руками, я перевел взгляд на покрытый резьбой металлический стакан:

— Так где мы спрячем эту штуковину?…

— Что-то совсем запутал ты меня. Ты ведь сказал, что нет толку ее прятать…

— Ага. Но они ведь этого не знают — рассмеялся я — Пусть верят, что капсула вне их досягаемости. Так переговоры пройдут куда успешней — ведь это не тот случай, где лисица уйдет несолоно хлебавши, молвив, что виноград все равно зелен и лишь оскомину набьет…

— Чегось?

— Где спрячем, говорю?

— Одевайся — засобирался Апостол — Покажу тебе один из своих тайников. Или устал?

— Устал — признался я, вставая — Но мы все равно сходим и посмотрим на твой тайник. Люблю я тайники — еще со времени отсидки…

Бункер встретил меня привычной и уже обыденной теплой стариковской радостью. Кажется, даже они уже привыкли к тому, что я то и дело пропадаю на несколько дней и потому не следует особо беспокоиться — Охотник все равно вернется. Но от этой их ничем не подкрепленной уверенности их приветствия, рукопожатия, а порой и объятия не становились менее теплыми.

Я вернулся налегке и, поприветствовать всех, коротко переговорил со старшими Холла, после чего развернулся и… опять вышел в снежную темень, к удивлению, холловцев. Впрочем, еще сильнее они удивились, когда врата Бункера начали открываться все шире и шире… а затем внутрь Холла тяжело вошел стальной гусеничный монстр, что так напоминал тюремный крест. Впрочем, это уже было не удивление — это было всеобщее шоковое состояние, в чем я убедился, когда, уже уверенно дергая рычаги, приткнул машину к стене и выбрался наружу.

Выбрался… и понял, что со своей обыденностью я переборщил. Пожалуй, стоило добавить чуток торжественности к своему въезду. Я-то сейчас вел себя примерно, как каждый водитель, что паркует рядом с подъездом легковую машину и, позванивая убираемыми в карман ключами, идет домой, не обращая внимания на смутно знакомых соседей. Ну как-то так… Но это для меня. А вот для стариков…

Чем-то сейчас происходящее напомнило мне ситуацию, виденную в черно-белых хрониках, когда на самой заре двадцатого века по небу пролетает самолет, а на улицах замирают потрясенные люди, задирающие головы и замирающие, даже не замечающие порой убегающих в страхе друзей и знакомых, чьи души не выдержали подобного зрелища…

Столбняк…

Да. Наверное, это наиболее подходящее к случаю слово.

Жителей Холла поразил столбняк. Старики замерли там, где стояли, сидели или лежали, не сводя изумленных глаз с буднично замершей у стены тяжелой махины. Кто-то, явно не осознавая, что делает, медленно пятился, кто-то уселся прямо на пол, когда подвели ноги.