Тех, кто умер от увечий, сожгли на гигантских погребальных кострах, что возжигались за полевым лагерем, а умерших в пути (их было сравнительно немного) предавали земле на местах походных стоянок. Надгробиями служили простые камни, на которых небрежно и наспех высекались имена и место службы, вместе с коротким призывом к богам приять их души. Раненые, которые ехали сейчас в повозках, пребывали в приподнятом настроении, благодаря щедрой раздаче вина по приказу полководца. Многие вскоре опьянели, и теплый воздух предместья вторил эхом нестройному пению походных песен, здравицам и смеху.

Хвост колонны составляли сопровождающие обозники – несколько сотен купцов, торговцев, сводников, шлюх, певцов-плясунов-лицедеев, работорговцев, а также многострадальные неофициальные семьи солдат. По закону, любому военнослужащему рангом от центуриона и ниже вступать в брак запрещалось. Тем не менее солдаты имели те же потребности, что и все живые люди, а потому вступали в связи с женщинами за стенами лагерей и крепостей империи, которые рожали от них детей. Этим несчастным (иначе и не назовешь) созданиям суждено было разделять участь своих кочующих мужей и отцов, и они плелись в хвосте армии, всецело завися от скудного жалованья солдата, к которому были привязаны. Если этот солдат погибал в бою, его семье перепадала небольшая сумма, буде он составлял завещание. Но составляли его отнюдь не все, и потому большинство таких семей оставались совершенно без поддержки; хорошо, если матери удавалось найти себе другого мужчину. А вокруг этих меленьких семейных стаек скрипели повозки обозников с торгашеской жилкой, груженные вином, кое-чем из съестного, а также всякими безделками и побрякушками, которые так любы солдатам в часы, свободные от службы.

В отдалении, за хвостом из обозников, шли ауксиларии арьергарда – Сеговийская когорта. В начале марша земля еще была мокрой, и сеговийцам приходилось шлепать по слякоти, взбитой тысячами калиг, копыт и колес тех, кто шел и ехал впереди. Но к этому времени солнце уже успело подсушить землю и вместе с тем еще не достигло раздражающего зноя, когда с сияющей лазури оно жжет огнем, а почва иссушается настолько, что над армией вздымаются облака пыли и пристают к любой поверхности, въедаясь в кожу и глаза, скрипя на зубах, перша в носу и пересохшем горле.

Макрон и Катон сейчас шагали чуть сбоку от обоза, а их люди растянулись жидким заслоном по обе его стороны. Префект для разнообразия (отчего б не прогуляться?) решил спешиться и, отдав коня Траксу, остаток пути до Вирокониума шел пешком. Численность сопровождающих уменьшилась настолько, что даже небольшой отряд налетчиков мог бы понаделать дел и убраться с поживой задолго до того, как префект собрал бы для противостояния достаточное число людей. Но всю дорогу к Вирокониуму никакого врага не было даже видно.

Временами навстречу попадалась какая-нибудь деревушка или поселение, но ее оставшиеся обитатели предпочитали бежать и прятаться, пока не минет римская армия. Несколько раз вдалеке, где призрачно синели холмы, на их верхушках можно было заметить людей, которые стояли и наблюдали. Но людей всякий раз была буквально горстка – скорее охотники, чем военная сила. Да и те никогда не приближались, тут же обращаясь в бегство, стоило кому-нибудь из римских всадников повернуть в их сторону. Похоже, что разгром армии Каратака отбил у силуров и ордовиков все желание сражаться. Хотя не стоило обманываться: если вождь вновь поднимет свой стяг, к нему, несмотря ни на какие поражения, постепенно стянутся многие из тех, кто шел за ним в прежние годы.

– Не пожалею, что сменю палатку с подстилкой на теплую сухую казарму и нормальную постель, – говорил в это время Макрон, высматривая среди окрестного пейзажа первые признаки Вирокониума.

– Ну да, я тоже, – безучастно согласился Катон.

Ум его был занят исчезновением Каратака и насущной необходимостью выявить соглядатая Палласа, посланного их убить. Единственным плюсом было то, что шпион не чуял за собой охоты Септимия. Разумеется, это единственная причина, по которой тот остался жив, когда у него забирали повозку. Если бы человек Палласа знал, кто именно выдает себя за виноторговца Гиппарха, то тело этого самого Гиппарха непременно отыскали бы с ножом в спине, а не со ссадиной на голове. Ничего, если повезет, то вражеский посланец будет уничтожен до того, как изыщет возможность сделать очередную пакость…

– Да к тому же подкрепление скоро подоспеет, – все пытался оживить беседу Макрон. – Хорошо бы скорее пополнить наши ряды. А то нас теперь – раз-два и обчелся. Будем надеяться, что верховный уже послал за свежим подкреплением из Второго.

При упоминании своего старого легиона Катон припомнил, что это элитное подразделение, которым в свое время командовал Веспасиан, теперь располагается в Иска Думнониоруме[24]. Помимо надзора за местными племенами, этот легион теперь был подготовительной школой для бойцов. В него из Галлии прибывали партии рекрутов, которые заканчивали обучение на британской земле, а затем рассылались по другим подразделениям армии в Британии. Про себя Катон решил, что введение новобранцев в жизнь и быт Кровавых Воронов поручит ветерану-кавалеристу Мирону. Да, пусть этим займется бывалый декурион, потому как у него самого были дела поважнее.

Сознавая, что не ответил другу вовремя, Катон спешно прогнал в уме их последний обмен фразами и прочистил горло.

– Я бы не стал чересчур обнадеживаться, друг мой. Так уж вышло, что обозное сопровождение и его командиры у верховного по-прежнему в немилости. Если какие-то подкрепления и будут, то я опасаюсь, что мы с тобой будем в самом конце длинной очереди.

– Чего-то ты, я гляжу, совсем жизни не рад.

– А чему радоваться-то? Осторий всю вину за бегство Каратака повесил на нас, и можно с уверенностью сказать, что все это он доведет до нужных ушей в Риме. А если его трактовка событий будет принята, то я удивлюсь, если нам в будущем доверят командовать чем-то более крупным, чем латрины.

– То есть снова в дерьме по уши? – пошутил Макрон.

Катон невольно прыснул и заработал от друга поощрительный шлепок по спине.

– То-то, парень! Хоть улыбаться не разучился, и то благо.

– Нет, я серьезно, Макрон. Не вижу особых причин для улыбки. Наше возвращение в солдаты едва ли можно назвать успешным.

– Да брось ты, не все так уж и плохо. Мы отстояли у Каратака Брукциум, а затем уделали его на холме. Этого у нас никто не отнимет. И все ребята, что вокруг нас, прекрасно знают о наших заслугах.

– Ребята, может, и да, – невесело усмехнулся Катон. – А вот в Риме на это смотрят сквозь пальцы. Так что мы в руках богов, Макрон. А у них и в лучшие-то времена чувство юмора странное.

– Ну, до сих пор ты с ними как-то ладил. Я бы сказал, пора приносить жертву Фортуне. Знаешь что? Мы же сейчас все равно ничего не можем с этим поделать, так?

– Так.

– Тогда что об этом бухтеть впустую? Между тем, я знаю одно средство от хандры. Сегодня вечером, как вернемся в казармы, идем в городок и упиваемся до поросячьего визга. Я проставляюсь. Идет?