Следующим вечером полководец Осторий созвал офицеров к себе в ставку на совещание, первое за несколько дней. Преториум[27]представлял собой большое сооружение с бревенчатым каркасом, выступающее над другими крупными строениями, скученными посередине крепости: зернохранилищами, помещениями трибунов, оружейной, лазаретом и конюшнями офицеров и разведчиков Двенадцатого легиона.

День постепенно угасал, медвяный свет вечернего солнца стелился по наклонной через остро чернеющую кайму леса, прокладывая длинные тени по горбатой улочке, вдоль которой шли Катон с Макроном, направляясь к арочному входу в преториум. До их слуха доносился безмятежно-мирный, слегка приглушенный шум лагеря. Выполнив за день свои служебные обязанности, люди собирались на ужин. Те, кому был выдан пропуск, уже предвкушали блага и удовольствия викуса – гражданского поселения, растянувшегося по покатой местности за стенами Вирокониума. После всех тягот военной кампании армия погрузилась в безмятежную рутину гарнизонной жизни, и крепость словно сочилась благодатью.

Макрон втянул ноздрями дымок от походных кухонь и, смачно крякнув, с улыбкой сказал:

– Нет, что ни говори, а жизнь хороша. Лучше, чем сейчас, и не бывает!

– В самом деле? – скептически поднял брови Катон. – А по мне, так бывает, и даже очень. Я бы, скажем, с удовольствием обошелся в ней без срама перед верховным за побег Каратака, тем более что вины за него я на себе не чувствую. Обошелся бы и без коварного врага, что сейчас кружит где-то, и без убийцы, подосланного из Рима угрохать нас с тобой… Сейчас, в эту самую минуту, я бы предпочел находиться подальше отсюда, в объятиях моей жены.

– Еще бы, – хмыкнул Катон.

С минуту они шли молча, после чего Макрон примирительно сказал:

– Катон, да это ж я так, насчет счастья-то. Я имел в виду именно то, что мы чувствуем сейчас, в этот момент. И за исключением того, что ты сейчас перечислил, попробуй-ка сказать, что жизнь не хороша.

Впереди по улочке один из рабов Остория выгуливал двух охотничьих собак хозяина. Неожиданно одна из них остановилась и, изогнув спину, стала испражняться прямо на пути у Катона. Не удержавшись от улыбки, он кивнул другу на собаку:

– Вот он тебе, прямой итог нашего положения.

– Да чтоб тебя, – прорычал Макрон и, набрав воздуха, крикнул рабу: – Эй, ты! Чтобы все убрал, слышал?

Раб, тревожно обернувшись и увидев двоих офицеров, истово затряс головой:

– Обязательно, господа, обязательно! Всенепременно!

– Смотри у меня! – погрозил напоследок Макрон.

Они свернули в проход и, миновав внутренний дворик, через открытые двери вошли в прохладный полумрак главного зала. Большинство офицеров уже прибыли и разместились на скамьях, расставленных у возвышения в дальнем конце. Катон заметил там несколько свободных мест и направился было туда, но увидев, что на одной из скамей там сидит префект Гораций, в нерешительности остановился: не направиться ли лучше в другую сторону? Но тут Гораций обернулся и сам призывно махнул рукой:

– Сюда, Катон. Тут еще есть место. И ты тоже, центурион Макрон.

Не оставалось ничего иного, как сесть туда.

– Ну, как там ваши новые батавы? – подвинувшись ближе, полюбопытствовал Гораций.

– Да ничего, – пожал плечами Катон. – Наездники хорошие, только в тактике пока слабоваты, и резкости не хватает. Ну да ничего, декурион Мирон скоро подтянет их до нужного уровня.

– Кровавые батавы, – с чувством вздохнул Гораций. – Мне тут самому с ними хлебнуть пришлось. Между ними и моими испанцами откровенно не заладилось: три драки за последние два дня, один из новичков с треснутым черепом… Хирург говорит: хорошо, если парень ума не лишится. А так по ним и не скажешь… Вот тебе и батавы. А как у тебя, Макрон?

– Пополнение неплохое, только малость неопытные. Ну да я быстро их в форму вобью.

– Было бы неплохо. А то пока Каратак на свободе, не исключено, что нам снова придется идти в поход, прежде чем закончится лето. – Гораций, понизив голос, подался чуть ближе: – Это если верховный поправится.

Катон, ничего не сказав, лишь возвел бровь.

– Идет слушок, что он занедужил, – вполголоса поделился Гораций. – Днями с постели не встает. Оттого и совещаний не было.

– Он болен? – Макрон кинул взгляд на возвышение, словно ожидая появления верховного в любой момент. – И серьезно?

– Я вам что, хирург, что ли? – вполголоса огрызнулся Гораций. – Повторяю то, что слышал, только и всего. Но вы же знаете, каков он, наш Осторий. Жесткий, как старый сапог. Такого в постели только совсем уж серьезная хворь удержит. Кстати, Катон: что бы там ни говорили, я тебя за побег Каратака не виню. С каждым могло случиться, в любое дежурство.

– Спасибо.

– Только все равно: будь я на твоем месте, я бы удвоил караул. К чему было так рисковать, верно?

Катон кое-как сдержался, чтобы не вспылить, и блеклым голосом ответил:

– Пожалуй, да.

Чтобы как-то прервать зрительный контакт с Горацием, он огляделся. Из офицеров сейчас прибывали те, кто припозднился; все скамьи были уже заняты, и они были вынуждены стоять. Через минуту-другую на возвышении выступил вперед префект лагеря и громогласно прокаркал:

– Вер-рховный военачальник здесь!

Зал глухо зашумел. Зашаркали, заскрипели сапоги и калиги: сидящие впритирку люди угловато поднимались со скамей. Наконец все смолкло, и стал слышен звук нетвердых шагов, приближающихся к залу. Вскоре предстал сам верховный, который пробирался вдоль стены в сопровождении высокого молодого бритта в плаще тонкой выделки. Осторий жестом велел ему встать у возвышения, а сам по трем ступеням взошел на подий. Сейчас он выглядел еще более сухопарым, чем обычно, а его кожа обрела землистый оттенок. Под своим кожаным нагрудником и прихотливо вышитой туникой он как будто усох – ни дать ни взять старая черепаха в панцире не по размеру.

Помолчав с полминуты, Осторий, словно очнувшись перед лицом собрания, кашлянул и провел языком по пересохшим губам.

– Мужи Рима, друзья мои. Я пришел к вам с дурным известием. Сегодня днем я принял у себя посланца владычицы бригантов Картимандуи. – Он указал на стоящего возле подия бритта. – Наша союзница сообщает нам, что Каратак явился в Изуриум, главный город ее племени. Сейчас он находится под защитой и покровительством ее мужа Венуция, который потребовал, чтобы Каратаку была дана возможность обратиться со словом к старейшинам племенного союза бригантов.

Осторий сделал паузу, а офицерство с тревожным гудением зашевелилось.

– Яйца Юпитера, – пробормотал Макрон. – Это то же, что бросить кошку в стаю голубей.

Дождавшись, когда ропот утихнет, верховный продолжил: