— А как вы думаете?

— А где вы пропадали?

— Послушайте, Егоров, у вас есть машина? — в свою очередь спросила Марина.

— Нет, а что?

— Тогда быстро берите такси и забирайте меня из Шереметьева. Тогда я вам все расскажу.

— А что случилось? — разволновался Егоров. — За вами гонятся?

— А это ускорит ваше прибытие? Тогда считайте, что за мной гонятся. Я жду вас у выхода. Но больше получаса я не выдержу — умру от холода. Вы поняли?

— Да, конечно! Я мигом.

Егоров бросил трубку, а Марина засекла время — девятнадцать ноль-ноль. Небо было такое пасмурное, темное, что казалось, уже поздний вечер.

В девятнадцать тридцать четыре Марина начала злиться. В девятнадцать тридцать семь красные «Жигули» подкатили к выходу из аэровокзала. Из-за руля выскочил Егоров.

— Я машину у соседа выпросил. Мы с соседом иногда вместе на рыбалку ездим. Сказал, что срочное задание, вопрос жизни и смерти. Он еще не знает…

Возбуждение Егорова сменилось тоской.

— Что вас уволили?

— А вы уже знаете?

— Мне секретарь сказала.

— Да… — грустно протянул Егоров, но сразу же отвлекся. — Я вам свитер захватил. У вас такое красивое платье. И вообще вы здорово выглядите. Загорели.

Марина с благодарностью посмотрела в глаза Егорову и натянула теплый уютный свитер. Он пропах запахом костра и сырой рыбы. На мгновение Марину унесло в глухую рыбацкую деревушку, где она была почти счастлива.

— Поехали? — прервал ее воспоминания Егоров.

Марина села на заднее сиденье, и они тронулись.

Всю дорогу они ехали молча. Знакомые очертания родного города, улицы и дома, подернутые серой пеленой дождя, вызывали в Марине странное чувство — точно она не была здесь сто с лишним лет.

Завернувшись в чистую, но неглаженую фланелевую мужскую рубашку и поджав ноги, Марина сидела на узкой тахте в маленькой егоровской кухне. С ее волос, только что вымытых чужим, мужским, остро пахнущим шампунем, бежали холодные капли. Воротник рубашки намок.

Мужчина, который еще месяц назад был следователем прокуратуры, стригся очень коротко, по моде органов внутренних дел. И потому фена в хозяйстве не держал.

Но хозяин включил на малую мощность все конфорки электроплиты, в кухне было тепло и сухо, и Марина не обращала на мокрый воротник никакого внимания.

Она уплетала бутерброды с печеночным паштетом из только что открытых консервов и запивала обжигающим чаем, заваренным чересчур крепко, с мужской беспощадностью к собственному здоровью. Чай был подан в стакане, а стакан поставлен в алюминиевый подстаканник.

Настоящий холостяцкий уют.

— Первым дело, — попросила Марина, — расскажи мне самое удивительное.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Егоров.

— Вспомни! Когда ты заходил ко мне и кокетничал с Юлькой…

— Это она со мной кокетничала, — возмутился, покраснев, Егоров.

Марина звонко рассмеялась. Она поняла, что попала в точку.

— Так вот, ты сказал тогда: «Но это еще не самое удивительное». Верно? А Юлька тебя выставила. Неужели ты не помнишь?

— Да прекрасно я помню. У меня вообще феноменальная память. А иначе как бы я работал следователем?

Тут Егоров смутился, вспомнив, что он уже не работает следователем.

— Расскажи же свое самое удивительное, — настаивала Марина, чтобы отвлечь Егорова от грустных мыслей.

— Да, ерунда, — рассеянно произнес бывший следователь. — Теперь уже ничего интересного. В отделении милиции на Гоголевском бульваре еще в апреле была запротоколирована одна находка. Коричневый кожаный портфель на ремне, а в нем десяток маленьких бумажных пакетиков с героином.

— И что же здесь интересного?

— Каждая порция была завернута в листок бумаги и надписана. Фамилия, имя, отчество. Ребята из отделения обрадовались, решили, что накрыли целую шайку. Все имена, как выяснилось, принадлежат студентам одного и того же вуза — Института искусства.

— Именно там я и училась когда-то, — перебила Марина Егорова.

— Я помню. Мало того, все они оказались студентами одной и той же группы третьего курса. Их долго допрашивали на предмет употребления и хранения наркотиков, может быть, даже запугивали. Когда ты уверен, что находишься на верном пути, так легко перешагнуть границу дозволенного.

— Да-да, все мы знаем, как это бывает, — нетерпеливо произнесла Марина. — Не увлекайся лирическими отступлениями, пожалуйста.

— Они хотели узнать, кто же продавец.

— И кто оказался продавцом?

— Подожди, не перебивай. Так вот, их допрашивали. Но сознался только один, да и то — в курении время от времени марихуаны. Девчонки рыдали. Родители и высокопоставленные знакомые родителей звонили начальнику отделения с утра до ночи и угрожали разными неприятностями. Знаешь, чем все кончилось?

— Чем?

— Кому-то из задержанных в конце концов предъявили вещественное доказательство — бумажную обертку с его именем. И он узнал в листке бумаги титульный лист своей институтской контрольной работы. Каково?

— То же произошло и с остальными студентами? — догадалась Марина.

— Вот именно.

— И что же, чересчур ретивых ребят, как ты выражаешься, из отделения подвергли строгим взысканиям? Ведь до этого можно было додуматься очень быстро, чтобы невиновные не пострадали.

— Да ничего страшного, — отмахнулся Егоров, не замечая иронии в голосе Марины, — пару выговоров объявили. Бывают и не такие неприятности.

— Значит, продавец заворачивал свой товар в первую лопавшуюся бумагу. Так?

— Конечно.

— Довольно глупо. — В голове Марины зашевелились подозрения. — Или он очень спешил…

— Именно. Кто спешил?

— Или у него просто натура такая.

— Какая? — Егоров уловил в голосе Марины насмешку и уже готов был обидеться.

— Расположенная к поэтическим жестам.

— Ну и что? — насупленно произнес Егоров.

— Ничего. Значит, можно было установить, у кого именно такая бумага под рукой.

Егорова вернули к его рассказу, и обида тотчас испарилась.

— Можно было установить, но, поскольку из-за вмешательства родственников и прессы разыгрался ужасный скандал, дело как-то спустили на тормозах.

— Удивительные вещи я узнаю о нашей милиции. — Марина откинулась на спинку стула и вздохнула.

Перед глазами у нее встал холодный апрельский день, закончившийся ливнем. Марина разбудила Гошу, заснувшего на лавочке Гоголевского бульвара. Они удирали от пенсионеров, заказывали кофе где-то на Арбате и ушли, так и не дождавшись заказа. Марина вспомнила даже, как выглядел уличный художник, последним собиравший свои картины.