— Но ведь Тина… Это так на нее не похоже… Она не стала бы взбираться на пьедестал памятника, чтобы лучше видеть оратора.

— Тогда что же она там делает?

— На этот вопрос у меня нет ответа, ваша светлость. «Но где же ее муж, где сам Тинотти?» — думала Елена с беспокойством.

В этот момент к ним подбежал Уилсон. Едва переводя дух, мальчик проговорил:

— Ваша светлость, сэр, самая тяжелая часть пути здесь, на этом отрезке. Люди, собравшиеся по краям толпы, не буйствуют, а только любопытствуют. Они потеснятся и дадут нам дорогу, если мы попытаемся проехать. Вы свернете на следующую улицу и объедете это место, вот и все.

— Так я и сделаю, — кивнул герцог. — Но сначала… — Он повернулся к Елене. — Синьора, я пойду помогу этой женщине. Не знаю, как она там оказалась и почему, но мне кажется, она не может спуститься. Только обещайте, что никуда не уйдете и будете меня ждать.

Елена поморщилась. Ей не хотелось, чтобы герцог совершал ради нее героические поступки. Ей хотелось видеть в нем только эгоиста и грубияна, но она очень беспокоилась за Тину.

Со вздохом кивнув, Елена пробурчала:

— Да, я буду вас ждать. — Она внимательно наблюдала за своей горничной, и было очевидно, что Тина очень напугана.

— Нет, Елена, посмотрите мне в глаза и пообещайте. Не имеет значения, что вы думаете обо мне. Сейчас ваша безопасность для меня так же важна, как для вас — ваша честь.

Когда Елена повернулась к нему и их взгляды встретились, Мерион пожалел, что настаивал на этом.

— Я буду ждать, ваша светлость. — Она снова отвернулась.

— Уилсон! — крикнул герцог, доставая из-под сиденья свою трость.

Мальчик тотчас же подбежал к нему.

— Слушаю, ваша светлость.

— Уилсон, ты должен оставаться здесь и охранять леди и лошадь. Но помни, малый, безопасность леди — на первом месте. Понятно?

Мальчик утвердительно кивнул, и герцог уже приготовился спрыгнуть на землю с той стороны экипажа, где толпа была не такой плотной. Но тут Елена вдруг проговорила:

— Вам бы лучше оставить свою трость здесь. Людям в толпе может не понравиться, что среди них оказался джентльмен.

— Леди права, ваша светлость, — сказал Уилсон. Мерион ненадолго задумался, затем молча кивнул.

После чего сунул трость обратно под сиденье, снял перчатки, вынул булавку из галстука и заменил свою шляпу головным убором Уилсона. Взглянув на него, мальчик ухмыльнулся, но тут же прикрыл рот ладонью.

Снова повернувшись к Елене, Мерион проговорил:

— Но я должен что-то сказать вашей служанке, чтобы заставить ее следовать за мной.

— Скажите ей, что это я послала вас за ней. И еще скажите, что я махну ей рукой.

— Ладно, хорошо.

Молча кивнув, герцог спрыгнул на землю и направился к толпе. Он прекрасно знал, что ни для кого из собственных слуг не стал бы этого делать. Но ведь для Елены супруги Тинотти были не просто слуги — они являлись той ниточкой, что связывала ее с прошлой жизнью, с той жизнью, которую она оставила в надежде найти здесь нечто новое.

Мерион сознавал, что уже слишком поздно, что он не сумеет загладить свою вину и восстановить прежние отношения, — он даже не был уверен, что хочет этого. И все же он чувствовал, что готов сделать все возможное, только бы изгнать печаль из глаз Елены Верано.

Итак, Линфорд Пеннистен, герцог Мерион, граф Данфорд Суинтон, виконт Ладслоу, нырнул в людское море и впервые в жизни слился с толпой простолюдинов.

Энергично работая локтями, Мерион расчищал себе путь и медленно продвигался сквозь толпу, в которой, как ни странно, было довольно много женщин с детьми. Некоторых из них сопровождали мужчины, но в большинстве своем они были без сопровождения. И ни на одной из женщин не было одежды, сшитой на заказ, да чистые платья были лишь на очень немногих.

Мерион заговаривал с людьми только по необходимости и при этом старался, чтобы выговор не выдал его. «Но почему же они все здесь собрались?» — думал он, поглядывая по сторонам. Первые три человека, к которым он обратился с этим вопросом, лишь молча пожимали плечами. Наконец один соизволил ответить:

— Эта толпа собралась здесь, чтобы повеселиться. Но те, кто впереди, произносят речи. Если вы попросите их потесниться и пропустить вас, они вам не позволят пройти, сделают вид, что не слышат. Когда покончат с речами, станут распродавать листовки и газеты.

— А кто ораторы?

— Там только один настоящий говорун, человек по имени Карлайл. Он владеет типографией и произносит речи, чтобы люди раскупали его листовки и газету, которую он выпускает.

Собеседник окинул Мериона взглядом и с усмешкой добавил:

— Думаю, сэр, вам не понравятся его речи. Он хочет, чтобы всем предоставили право голосовать. — Собеседник кивнул Мериону на прощание и двинулся дальше.

Оказавшись уже недалеко от синьоры Тинотти, Мерион попытался привлечь ее внимание жестами, но кто-то заслонил его от нее. Еще немного приблизившись, герцог заметил, что синьора Тинотти была ужасно напугана, но старалась держаться достойно и не показывать своего страха. Люди же, оказавшиеся поблизости, поглядывали на нее с подозрением. И действительно, какая здравомыслящая женщина станет взбираться на пьедестал памятника? Кое-кто пытался с ней заговорить, но она только качала головой и не отвечала, хотя Мерион не сомневался, что она умела изъясняться по-английски.

«Ну зачем, зачем она туда влезла?» — думал герцог, стараясь подобраться к памятнику как можно ближе. Наконец, оказавшись у самого его подножия, он крикнул:

— Синьора Тинотти!

Тина, казалось, не замечала его, и он снова закричал, на сей раз — по-итальянски:

— Per favore, la vostra attenzione,signora![10]

Тут Тина наконец-то посмотрела на него, и Мерион указал в сторону своего экипажа. Тина проследила за его взглядом, и он понял, что она заметила Елену.

И тут вдруг синьора Тинотти, энергично жестикулируя, разразилась длинной итальянской тирадой, однако герцог ни слова не понял — уж очень быстро она говорила. Но одна из женщин, покосившись на нее, спросила:

— Француженка?

Мерион не ответил, но тут синьора Тинотти начала плакать и затараторила еще быстрее. И какой-то мужчина поинтересовался:

— Она одержимая? Или слабоумная?

Герцог смерил его ледяным взглядом и проворчал:

— Ни то ни другое. Просто она испугана, и, следовательно, в этой толпе она единственный здравомыслящий человек.

Снова повернувшись к синьоре Тинотти, Мерион понял, что уговаривать ее бесполезно. Шагнув к служанке, он подхватил ее на руки. Она взвизгнула и уткнулась лицом ему в грудь, будто пыталась таким образом укрыться от толпы.