В их отношениях не было ничего предосудительного, ничего такого, что могло бы настроить ее против него. Да, он мог ошибаться в ее чувствах к нему. Женские переживания — вещь чрезвычайно сложная и запутанная, ни одному мужчине не под силу разобраться в них. Зато Эдвард разбирался в том, что хочет женское тело. Ему удалось вызвать в теле Элизы настоящую бурю. Никогда раньше ни одна женщина не приходила в такое возбуждение от его ласк. Пора было кончать с неопределенностью в их отношениях. Как только Элиза согласится стать его женой, их связь сразу станет законной, жизнь их обоих войдет в обычную колею, и Эдвард в душе нисколько не возражал против того, чтобы так продолжалось до конца его жизни.

Но когда он постучал в дверь комнаты Элизы, там внутри царила тишина. Эдвард постучал опять, и снова — никакого ответа. Он толкнул дверь и вошел.

Спальня была пуста.

Первой мыслью, которая пришла ему в голову, было то, что она уже спустилась вниз к завтраку. Но, осмотревшись, он понял: она ушла. В комнате не было ни ее сумки, ни ее альманахов, стопкой лежавших на столе. Вместо них на нем белел лист бумаги.

Мурашки пробежали по его спине. Счастливые женщины не выражают своих чувств в письменном виде. Дрожащими руками он взял письмо и прочитал.

В нем говорилось: она разрывает их договор, так как он, по-видимому, разорвет его сам, потому что она нарушила его; она решила избавить его от неприятной сцены расставания и уходит сама, не желая его тревожить; она благодарила его за доброту и ни в чем не винила. У Эдварда сжалось от боли сердце. Как всегда, Элизе было не занимать мужества. Она ни в чем его не упрекала, не жаловалась ни на что, а смело взваливала на свои худенькие плечи все последствия ее смелого шага.

Бедная Элиза! Зачем он заставил ее так бессмысленно страдать? Эдвард ругал себя на чем свет стоит за то, что не сделал ей предложения вчера. Следуя своим личным эгоистическим побуждениям, он не торопился. Он даже не подумал о том, как она переживает из-за того глупого взаимного соглашения. Он не вспомнил о нем даже после этой ночи. Итак, он должен найти ее и все исправить. Ну что из того, что Элиза не говорила, куда она поедет? Он выследит ее, расспросив служащих на станции почтовых дилижансов. Скорее всего она направится или в Лондон, или к себе в провинцию, кажется ее городок называется Бишопе.

Он опять выругал себя за то, что не удосужился запомнить точное название этого захолустного городка, но он найдет его во что бы то ни стало. А потом они обязательно поженятся. У него стало горько на душе, как только он представил, как, должно быть, страдает Элиза, которая едет неизвестно куда и не знает, что ее ждет впереди.

Эдвард сбежал вниз и велел быстрее седлать своего скакуна. Вернувшись наверх, он переоделся в костюм для верховой езды. Покидал в сумку вещи на тот случай, если придется ночевать на каком-нибудь постоялом дворе. Собравшись, он спустился вниз, но на выходе дорогу ему преградила мать.

Он хотел было отстранить ее и пробежать мимо, но вид у леди Хартвуд был настолько злобно-торжествующим, что он остановился.

— Ее больше нет, — не скрывая своего злорадства, сказала она.

— Откуда тебе это известно? — нахмурился Эдвард.

Леди Хартвуд хмыкнула, явно чем-то довольная:

— Да потому что это я велела ее арестовать. Мне надоели твои мальчишеские выходки, Эдвард. Пора было положить им конец. Твою шлюху арестовали за нарушение частных прав, за распутство, непристойное поведение, предсказание будущего и воровство. Если обвинения подтвердятся, ее отправят в Новый Южный Уэльс или повисят, а если нет, то в любом случае она проведет несколько месяцев в тюрьме.

Эдвард едва не набросился на мать с кулаками, но сдержался, понимая, что этим вряд ли он чего-нибудь добьется. Если он хочет спасти Элизу, следовало действовать благоразумно и осторожно.

— Это все еще мой дом, — не скрывая злобной радости, сказала мать. — Но ты, наверное, забыл об этом. Я ведь предупреждала ее, однако она проигнорировала мои слова. Теперь пусть пеняет на себя. После того как ты так грубо посмеялся надо мной, усадив ее за мой стол, унизил меня перед людьми, чьим мнением я дорожу, у меня не оставалось иного выхода. Ее нет, и мне не надо больше терпеть эту шлюху под крышей моего дома.

— Эта шлюха, о которой ты говоришь с таким презрением, вскоре станет моей женой, — смело бросил в ответ Эдвард.

— В таком случае в тебе еще больше распутства и непристойности, чем я думала. Мне все равно. Хочешь — женись. Хороша будет парочка — шлюха и распутник. Не будет ничего удивительного, если ваши дети появятся на свет со следами порока, например, больные сифилисом.

Чудовищность происшедшего ошеломила Эдварда. Он не верил собственным ушам. Сколько злобы, какое самодовольство и торжество! Вряд ли мать осмелилась бы на подобный поступок, если бы ее по-прежнему сдерживали условия завещания Джеймса. Здесь явно было что-то не так. Ясно, ему неизвестно что-то, причем очень важное, о чем уже знала его мать. Она не держалась бы с такой наглостью, если бы не обрела защиту против его угроз. Как только Эдвард осознал это, так сразу вся его прежняя самоуверенность испарилась. Он опять чувствовал себя беспомощным мальчиком, и, что было хуже всего, он не понимал почему.

От острой мучительной боли у него все сжалось внутри.

— Ты не можешь быть моей матерью, — прошептал он. — Я бы предпочел, чтобы моей матерью была самая последняя портовая шлюха, чем думать, что своим появлением на свет я обязан тебе.

Эдвард выскочил из дома, хлопнув изо всех сил дверью, и бросился на поиски Элизы.

Вопреки его ожиданиям потребовалось гораздо больше времени, чтобы найти здание городского магистрата и кого следует в нем. Кипя от бешенства, Эдвард влетел в прихожую приемной судьи, где на страже стоял высокий здоровый детина в ливрее.

— Доложите судье, что с ним хочет говорить лорд Хартвуд. У меня срочное дело.

Ливрейный слуга, как будто ничего не понимая, указал Эдварду на скамью и пробурчал:

— Садитесь. — И, немного подумав, добавил: — Милорд.

Эдвард не обратил на его слова никакого внимания.

— Вы что, плохо слышите? Я Хартвуд и требую, чтобы меня немедленно провели к судье. У меня очень важное неотложное дело.

Верзила опять указал на скамью:

— Присядьте, милорд. Его честь примет вас, как только освободится.

Невозмутимый вид слуги как будто говорил, что его нисколько не удивляет титул посетителя, напротив, даже создавалось впечатление, что разговоры с рассерженными лордами для него обычное дело и, похоже, даже входили в его прямые обязанности.

Возможно, это было в порядке вещей, ведь в Брайтоне знатных людей было хоть отбавляй. Наверное, судья таким образом хотел напомнить о той власти, которой его наделило государство. Эта власть была почти осязаемой. От нее нельзя было легко отмахнуться. Леди Хартвуд привела в действие колесики машины правосудия. После того как они завертелись, их не так уж просто можно было остановить. Эдвард опомнился. Тут ни в коем случае не стоило горячиться, иначе он только навредит своему делу. Надо было действовать умно, тонко, даже льстиво, лишь бы только вызволить Элизу из лап закона. Ради нее он был готов на все.