После томительного ожидания, которое показалось Эдварду вечностью, другой слуга вышел из-за двери и назвал его имя. Эдвард встал и прошел следом за лакеем в кабинет судьи. За огромным столом сидел мужчина в судебном парике. Он где-то его видел, но где — никак не мог вспомнить.

— В чем дело, ваша милость? — усталым голосом спросил судья. — Ваша мать сегодня уже два раза осведомлялась о задержанной и о ходе дела. Я два раза посылал к ней курьера с подробными объяснениями. Я надеялся, что мое усердие вызвало у нее удовлетворение. Ей вовсе не надо было посылать вас с вопросами, касающимися данного дела.

— Моя мать — злая мстительная сучка, любящая совать нос в чужие дела, — выпалил Эдвард, начисто забыв о своих благоразумных намерениях. — Я здесь с целью убедить вас, что вы ошибаетесь, действуя по ее наущениям.

И Эдвард прикусил язык. Он опять погорячился, и весьма некстати. Надо было срочно заглаживать неловкость.

— Прошу меня извинить, ваша честь, за несдержанность. Но моя мать испытывает ко мне какую-то болезненную ненависть. Сознаюсь, здесь есть доля моей вины. Однако в ее обвинениях против мисс Фаррел нет ни капли правды. Мисс Фаррел невиновна и страдает только из-за наших с матерью разногласий. Я настоятельно прошу вас сделать все от вас зависящее, чтобы немедленно освободить мисс Фаррел.

Просьба Эдварда явно озадачила судью. Для того чтобы скрыть растерянность, он принялся с деловым видом перебирать бумаги на столе. После затянувшейся паузы судья, откашлявшись, сказал:

— Успокойтесь, милорд. Английский закон надежно защищает всех от ложных и несправедливых обвинений. Если мисс Фаррел невиновна, то суд обязательно ее освободит. Но поверьте, от меня ничего не зависит. Делу дан ход. Есть обвиняющее ее заявление, приняты надлежащие меры, началось судопроизводство. Я никак не могу отойти от требований закона. Поскольку леди Хартвуд не забирает свои обвинения назад, то единственный способ, позволяющий выпустить мисс Фаррел на свободу, — это дождаться решения суда, если только суд отклонит все выдвинутые против мисс Фаррел обвинения. Ближайшая сессия суда будет осенью. А до этого времени я обязан держать мисс Фаррел под стражей.

— Послушайте, но ведь это какая-то страшная нелепость! Выездная сессия суда состоится только через два месяца! Обвинения леди Хартвуд безосновательны, ею движет одна лишь злоба. И только из-за этой злобы должна страдать невинная женщина.

— Невинная? — хмыкнул судья. — Уже собраны доказательства, которые опровергают ваши слова. Более того, Хартвуд… — Судья перешел на доверительно-приятельский тон. — При всем моем к вам уважении… я ведь присутствовал на том званом обеде, куда вы явились с этой Фаррел, которая нисколько не подходила к респектабельному обществу, собравшемуся за столом вашей матери. Моя мать и леди Хартвуд — близкие подруги, они дружат уже двадцать лет. Поэтому у многих нет никаких сомнений в справедливости её жалоб. Более того, должен вас предостеречь: не стоит вот таким образом ходатайствовать за мисс Фаррел. Против нее выдвинуто тяжкое обвинение в распутстве, а вы своей горячностью вызываете подозрения. Должен признаться, ваша милость, столь горячее ваше участие в таком деле лишь усугубляет ее возможную вину.

Так вот почему Эдварду было знакомо его лицо. Он видел судью на званом обеде у матери. Эдвард едва удержался, чтобы прямо не сказать все, что он думает по поводу самого судьи и тех законов, которые тот исполнял, и послать их куда подальше. Но у него все-таки хватило хладнокровия и ума, и он сдержался. Надо было действовать обдуманно, чтобы горячностью еще больше не навредить Элизе.

— Я все очень хорошо понимаю. — Эдвард старался говорить как можно спокойнее и внушительнее. — Итак, во что мне обойдется окончание этого неприятного дела?

Судья нахмурился:

— О залоге не может быть и речи. Обвинения очень серьезные.

— Но я говорю не о залоге. Я заплачу сколько нужно, чтобы замять дело. Вы будете хорошо вознаграждены. В отличие от моей матери, у которой совсем, нет денег, я могу позволить себе быть очень щедрым за оказанную вами любезность.

Судья встал:

— Наша беседа окончена, ваша милость. Сильное волнение, по-видимому, заставило вас забыть об уважении к суду.

Итак, подкуп не прошел. Эдвард выругался про себя. Надо было искать выход из тупика, куда он сам себя загнал. С притворной почтительностью и раскаянием он сказал:

— Ваша честь, я действительно немного забылся. Прошу меня извинить. Я нисколько не хотел оскорбить достоинство суда. Но перед тем как уйти, я хотел бы попросить вас об одолжении: не позволите ли вы мне навестить мисс Фаррел? Мне хотелось бы несколько успокоить ее. Не скажете ли вы, где ее содержат?

Судья кивнул:

— Можете ее увидеть. Это разрешается законом. Вы найдете ее под арестом на Кэмелфорд-стрит, 27. Мисс Фаррел будут там содержать вплоть до квартальной сессии суда.

Судья подал знак, что разговор закончен.

К счастью, мистер Катбертсон, констебль, не так строго смотрел на такое нарушение закона, как подкуп должностного лица. Врученный соверен заставил его сквозь пальцы смотреть на свой долг.

Опустив монету в карман, он повел лорда Хартвуда по темному грязному коридору. Спустившись по крутой лесенке в подвал, они дошли до камеры. Достав ключ, констебль отпер замок и с театральным видом распахнул дверь. Жестом пригласив Эдварда войти, мистер Катбертсон тихо сообщил ему, что вернется примерно через полчаса.

Эдвард с горечью сознавал, что Элиза попала в тюрьму по его вине, исключительно из-за его легкомыслия.

Но когда он увидел ее искаженные страданием глаза, что— то больно кольнуло его прямо в сердце.

— A-а, ты все-таки пришел. — Ее голос звучал глухо, уныло и совсем не походил на прежний. — Теперь ты будешь извиняться, каяться и говорить, как ужасно ты поступил и что впредь подобное никогда не повторится. Потом ты уйдешь, а я останусь здесь, одна.

— Я освобожу тебя, — возразил он.

— Конечно, освободишь, — согласилась Элиза. — Точно так же как мой отец купит мне экипаж с четверкой лошадей, после того как выиграет кучу денег за игорным столом.

— Элиза! — воскликнул Эдвард, задетый ее справедливым упреком. — Я не твой отец. Сознаюсь, ты была права насчет намерений моей матери, а я недооценил ее злобную изворотливость. Но я не оставлю тебя здесь. Я сделаю все возможное и невозможное, лишь бы освободить тебя. А когда все закончится и ты выйдешь отсюда, постараюсь, чтобы ты забыла о своих страданиях. Клянусь.

Но Элиза словно не слышала его.

— Угу, мне следовало быть благоразумнее и не поддаваться на твои обольстительные уверения. Ты честно предупредил меня, но я не придала значения твоим словам. Видимо, у меня народу написано любить человека, который в жизни руководствуется только собственными прихотями и желаниями. Мой отец одержим азартом игры, у тебя же несколько иные развлечения. Разве для тебя не было забавой вовлечь меня в игру с твоей матерью, чтобы как следует позлить ее? Но, не зная меры, ты настолько вывел из себя мать, что она решила отплатить тебе за все унижения. Находить удовольствие в оскорблениях и унижениях других — это жалкая радость слабых. Ты нисколько не думал о том, куда могут завести подобные игры и как могут из-за этого пострадать живые люди.